А | Б | В | Г | Д | Е | Ж | З | И | К | Л | М | Н | О | П | P | С | Т | У | Ф | Х | Ц | Ч | Ш | Э | Ю | Я 

Табу
В мире есть только два табу: секс и смерть. Очень стран­но, почему именно секс и смерть являются табу — вещами, которые нельзя обсуждать, которых следует избегать. Они глубоко связаны. Секс олицетворяет жизнь, потому что вся жизнь происходит из секса, а смерть символизирует конец. И то, и другое являются табу — не говорите о сексе, не го­ворите о смерти.
И так же в мире есть только две категории культур. В од­ну входят культуры, для которых табу является секс. Они могут говорить о смерти, — о ней говорят и даже слишком много говорят. Для примера послушайте индийских махатм, святых, и вы убедитесь в этом. Никто не говорит о сексе, все говорят о смерти — чтобы напугать вас, чтобы породить в вас страх, потому что именно из-за страха вас можно пора­ботить, из-за страха вас можно заставить быть религиозны­ми, из-за страха вас можно заставить поклоняться какой-то глупой идее Бога, какому-то глупому идолу Бога...
В обществах, подобных индийскому, смерть не являет­ся табу. Индийские писания полны самых подробных опи­саний смерти. Они со смаком описывают, насколько отвра­тительна смерть. Они описывают ваше тело так уродливо и отталкивающе, что вы удивитесь этим людям — почему они настолько интересуются, так одержимы всем тем, что от­талкивающе и тошнотворно? По одной простой причине — они хотят, чтобы вы боялись жизни, чтобы вы были против жизни, хотят настроить вас негативно... Говоря о смерти, преувеличивая, сгущая краски и показывая смерть в са­мом отвратительном свете, они разрушают вашу любовь к жизни, ваше жизнеутверждение.
И еще есть общества... к примеру, христианство на про­тяжении столетий было обществом, культурой, направлен­ной против секса; секс был табу. «Не говори о сексе». От­сюда идея — абсолютно бессмысленная идея — что Иисус был рожден девственной матерью. Создать этот вымысел было необходимо, поскольку как мог Иисус, человек такой чистоты, родиться из сексуальности? Такая чистота проис­ходит из нечистоты? Невозможно, нелогично! Лотос, рож­дающийся из грязи? Невозможно! Но на самом деле все ло­тосы растут из грязи.
Иисус был рожден столь же естественно, как и вы — а не в результате уродства природы! Он не был отклонени­ем от нормы. И вся эта чушь насчет святого духа — Мария забеременела от святого духа...
Секс является табу для христианства: «Не говори о сексе!»
Теперь, после Зигмунда Фрейда, первое табу разру­шено, секс больше не является табу. Мы перешли к друго­му табу — теперь смерть стала табу. Теперь не говорите о смерти. Похоже, что человек нуждается в каком-то табу, не в одном, так в другом. Викторианское общество было обществом, основанном на табу секса. Теперь современ­ное западное общество основано на табу смерти. Никогда не говорите о смерти, забудьте все о смерти, как будто бы ее не существует — ведь она случается не с вами, с вами она пока не случилась, так зачем о ней беспокоиться? За­будьте о смерти.
В наши дни на Западе существуют специальные люди, которые украшают человека после того, как он умер. Ско­рее всего, он никогда не выглядел таким красивым, каким становится после смерти, в гриме — у него такие румяные щеки, как будто бы он только что вернулся из трехмесяч­ного отпуска во Флориде! И он никогда не выглядел таким здоровым, как будто он только что сделал зарядку, а сейчас вовсе не умер, а выполняет шравасану — позу трупа. Необ­ходимо создать видимость, что он не мертв. И даже на мо­гильной плите написано: «Он не умер, он только заснул».
И во всех языках мы говорим... когда кто-то умирает, мы никогда не говорим, что он просто умер. Мы говорим: «Его взял Бог. Он стал возлюбленным Бога. Бог избрал его и при­звал. Он отправился в другой мир. Он теперь в раю».
Как только человек умирает, никто больше не говорит о нем ничего плохого, никто не критикует. Внезапно он стано­вится святым, внезапно он становится великим. Его место никогда уже не будет занято, его место навсегда останется пустующим. Миру всегда будет недоставать его, он был та­ким значимым. И никто этого не замечал, когда он был жив. Это уловки — уловки, чтобы держать смерть на расстоянии, чтобы закрыть все двери, чтобы забыть о смерти.
У настоящего человечества не будет никаких табу: ни табу секса, ни табу смерти. Жизнь должна быть прожита во всей тотальности, а смерть является частью жизни. Человек дол­жен тотально жить, и человек должен тотально умирать.

Тайна
Одна из глубочайших истин заключается в том, что жизнь во всей своей тотальности, во всем своем органиче­ском единстве — это тайна. Это не проблема, которую не­обходимо решить, не вопрос, на который необходимо отве­тить. Какие бы знания мы не приобретали о жизни, она не перестанет быть таинственной, она будет оставаться загад­кой. Таинственность жизни — это не случайность. Это сама душа жизни, это что-то, чего ее невозможно лишить. Все, что мы знаем, поверхностно, очень поверхностно. Полагая, что мы что-то знаем, мы лишь обманываем себя.

Тайное
Все прекрасное принадлежит внутреннему миру, а вну­тренний мир требует погружения в себя. Вы когда-нибудь обращали внимание на то, как женщины занимаются любо­вью? Они всегда закрывают глаза — и поступают мудрее, чем мужчины. Мужчина занимается любовью с открытыми глазами, он остается наблюдателем. Он не полностью, не то­тально участвует в происходящем. Он остается наблюдате­лем, как будто любовью занимается кто-то другой, как буд­то это происходит на экране телевизора или кинотеатра, а он на это просто смотрит. Женщина поступает мудрее, по­тому что она более тонко сонастроена со своим внутренним миром. Она всегда закрывает глаза. Тогда любовь обладает совершенно другим ароматом...
Точно так же, как семенам нужна темнота, глубокое погружение в землю, точно так же мужчине и женщине в по-настоящему глубоких и близких отношениях необходи­мо уединение. Им необходимо место, пространство, где они смогут быть только вдвоем. Тогда наступит мгновение, ког­да они растворятся и сольются в единое целое.
Двое возлюбленных, глубоко сонастроенных друг с дру­гом, растворяются и сливаются в одно целое. Они дышат вместе, они существуют вместе, существует их единство. Это бы было невозможно в присутствии сторонних наблю­дателей. Они бы никогда не смогли отпустить себя, если бы на них кто-то смотрел. Чужие взгляды стали бы для них препятствием. Поэтому все прекрасное, все глубокое происходит в темноте.
Помните об этом, всегда помните, что постоянно быть на виду у людей просто глупо. Это то же самое, что выво­рачивать свои карманы наизнанку. Именно так вы будете выглядеть — как вывернутый наизнанку карман. В том, чтобы двигаться во внешний мир, нет ничего плохого, но помните, что это лишь часть жизни. Это не должно стано­виться всей вашей жизнью.
Я не предлагаю вам навсегда уйти в темноту. Свет об­ладает своей красотой и своим назначением. Если семя навсегда останется в темноте, никогда не взрастет и не увидит утренние солнечные лучи, оно погибнет. Для того чтобы прорасти, набрать силу и жизненную энергию, для того, чтобы возродиться, оно должно погрузиться в тем­ноту; а затем оно должно пустить росток и увидеть мир, солнечный свет, бури и дожди. Оно должно принять вы­зов внешнего мира.
Но этот вызов можно принять, только если вы глубоко укоренены внутри. Я не предлагаю вам бежать от жизни. Я не предлагаю вам закрыть глаза, двигаться вовнутрь и никогда не выходить наружу. Я просто предлагаю вам двигаться вовнутрь для того, чтобы выйти наружу с боль­шей энергией, с любовью, с состраданием. Двигайтесь во­внутрь с тем, чтобы, когда вы выйдете наружу, вы были не нищим, но королем, чтобы у вас было чем делиться — цветами и плодами.
Идите вовнутрь, чтобы возвращение вовне вас не обе­дняло, но обогащало. Всегда, когда чувствуете крайнюю усталость, помните о том, что источник энергии внутри вас. Закройте глаза и двигайтесь вовнутрь.
Вступайте во внешние взаимоотношения, вступай­те также и во внутренние взаимоотношения. Безусловно, внешние взаимоотношения неизбежны, во внешнем мире завязываются деловые связи — но это еще не все. Они игра­ют свою роль в спектакле, но должно существовать также что-то абсолютно тайное и скрытое, что-то, что вы можете
назвать только своим, личным.
Жизнь возникает во внутреннем источнике и распро­страняется во внешнее небо. Необходим баланс — я всег­да за баланс. Поэтому я не говорю, что ваша жизнь долж­на быть как открытая книга — нет. Несколько раскрытых глав — да. И несколько закрытых, никому не доступных, таинственных глав. Если вы просто открытая книга, тогда вы проститутка, вы стоите голый среди толпы народа и «из одежды на вас только часы». Нет, так дело не пойдет.
Если вся книга открыта, тогда внутри вас будет толь­ко день, но не будет ночи, будет лето, но не будет зимы. Тогда где и как вы сможете отдохнуть и центрироваться, где еще вы сможете найти прибежище? Куда вы направи­тесь, когда слишком устанете от мира? Куда вы пойдете, чтобы молиться и медитировать? Нет, половина на поло­вину. Пусть половина вашей книги будет открыта — от­крыта для всех, доступна всем, а другая половина будет настолько сокровенной, что к ней будут допускаться толь­ко очень редкие гости.
Лишь изредка вы позволяете кому-то войти в свой храм. Так и должно быть. Если через храм постоянно проходит целая толпа народа, тогда это больше не храм. Тогда это, скорее, зал ожидания в аэропорту, но не храм. Редко, очень редко вы позволяете кому-то войти в самое сокровенное пространство внутри себя. Это и есть любовь.

Таковость
Будда очень много использует слово таковость. На язы­ке Будды это татхата — таковость, естьность. Вся буд­дистская медитация в том, чтобы жить в этом слове, жить с этим словом, настолько глубоко, чтобы слово исчезло и вы стали таковостью...
Вы едите в таковости, вы спите в таковости, вы дышите в таковости, вы любите в таковости, вы рыдаете в таковости. Естьность становится вашим образом жизни, вам не нуж­но беспокоиться о ней, думать о ней; вы есть естьность. Как раз это я подразумеваю по словом «впитывать». Вы впиты­ваете ее, вы усваиваете ее, она течет в ваших жилах, вхо­дит до мозга костей, достигает самого биения вашего серд­ца. Вы принимаете.
Помните, слово «принимать» — не очень хорошее. Оно имеет неправильную нагрузку — из-за вас, не из-за самого слова, — потому что вы принимаете, только когда чувствуете беспомощность. Вы принимаете неохотно, скрепя серд­це. Вы принимаете, примиряетесь, только когда не можете ничего поделать, но глубоко внутри хотите другого, вы были бы счастливее, если бы повернулось иначе. Вы принимаете как нищий, не как король — и разница огромна.
Если от вас уходит жена, — или уходит муж, — в кон­це концов вы это принимаете. Что тут можно сделать? Вы страдаете, вы плачете и горюете, вы проводите многие ночи в тяжких раздумьях, тревогах, вы живете как в кошмарном сне... но что делать? Лечит время, не понимание. Время — и помните, время необходимо только потому, что нет пони­мания; иначе исцеление случается мгновенно.
Время необходимо потому, что нет понимания. Так что постепенно — через шесть месяцев, восемь месяцев, год — все тускнеет, теряется в памяти, покрывается слоем пыли. Через год, постепенно, вы забываете.
Тем не менее, иногда рана болит. Иногда вы видите на улице какую-то женщину — и внезапно вспоминаете. Ка­кое-то сходство, что-то в ее облике или в походке, и вы вспо­минаете жену — и старую рану. Потом вы влюбляетесь в кого-то другого, потом собирается еще больше пыли, и вы вспоминаете реже. Но даже с новой женщиной — иногда, что-то у нее в глазах... и вы видите жену. Она напевает в ванной... и вы вспомнили. Рана снова открылась.
Вам больно, потому что вы несете прошлое. Вы несете все, поэтому вы так обременены. Вы несете все! Вы были ребенком, и ребенок по-прежнему в вас, вы несете его в себе. Вы были юношей, этот юноша по-прежнему в вас, со всеми своими ранами, переживаниями, глупостями — у вас внутри. Вы несете все свое прошлое, слой за слоем — все у вас внутри. Поэтому иногда вы регрессируете, возвра­щаетесь вспять.
Если что-то случилось и вы ничего не можете сделать, вы начинаете плакать как ребенок. Вы регрессируете, воз­вращаетесь в детство, вас охватывает состояние ребен­ка. Ребенок лучше вас умеет плакать, и вот он приходит и подменяет вас, и вы плачете. Вы можете даже начать
топать ногами, совсем как ребенок в приступе гнева. Но все это внутри.
Почему вы несете такой груз? Потому что вы никогда ничего по-настоящему не принимали. Слушайте: если вы принимаете нечто, оно просто-напросто не становится гру­зом, и в вас не остается раны. Вы приняли явление; вам не­чего из него вынести, вы свободны. В принятии вы свободны. В полупринятии- полунепринятии, в вынужденном, неволь­ном принятии — вы продолжаете нести его.
Запомните одну вещь: все незавершенное сохраняется в уме на веки вечные, все завершенное — отпадает. Потому что ум имеет тенденцию нести в себе незавершенности, в надежде что однажды, может быть, представится возмож­ность их завершить. Вы по-прежнему ждете, что жена вер­нется, или муж вернется, или те ушедшие времена — вы по-прежнему ждете. Вы не трансцендировали прошлое, не шагнули за его пределы.
Из-за перегруженности прошлым вы не можете жить в настоящем. Ваше настоящее сминается, комкается про­шлым, и ваше будущее будет таким же, потому что груз прошлого будет расти и расти. С каждым днем оно стано­вится все тяжелее и тяжелее.
Когда вы действительно принимаете, в этом состоянии таковости нет недовольства, и вы не беспомощны. Просто вы понимаете: такова природа вещей. Например, если я захочу выйти из этой комнаты, я выйду через дверь, не через стену, потому что пытаться пройти через стену все равно что просто биться в нее головой; это просто глупость. Такова природа стены — препятствовать, так что не пы­тайтесь пройти сквозь нее! Такова природа двери, что вы проходите через нее — потому как дверь пуста, вы може­те пройти через нее.
Когда Будда принимает, он принимает стену как стену и дверь как дверь. Он проходит через дверь, он говорит, что это единственный путь. Сначала вы пытаетесь пройти че­рез стену, и вы наносите себе раны, миллионы ран. А ког­да вы не можете выбраться — сломленные, побежденные, подавленные, поверженные, — тогда вы ползете к двери. Вы могли с самого начала выйти в дверь. Зачем вы пыта­лись победить стену?
Если вы сможете смотреть на вещи с ясностью, вы не станете совершать подобных попыток: пройти сквозь стену вместо двери. Если любовь исчезает, она исчезла! Теперь на ее месте стена — не пытайтесь пройти сквозь нее. Теперь двери больше нет, сердца больше нет, сердце открылось кому-то другому. И вы здесь не одни, есть также и другие.
Эта дверь больше не открыта для вас, она стала стеной. Не пытайтесь, не бейтесь в нее головой. Вы напрасно по­ранитесь. А когда вы ранены, побеждены, даже открытая дверь покажется нехороша.
Просто посмотрите на вещи. Если нечто естественно, не пытайтесь навесить на это что-либо неестественное. Выбе­рите дверь, выйдите в нее и будьте свободны.

Талант
Насколько я вижу, в каждом человеческом существе есть глубокая способность быть божественным. Человек может развивать или не развивать эту способность: чело­век может стать в ней художником и достичь мастерства, а может оставить ее неразвитой и неотшлифованной. Она похожа на камень, но стоит приложить немного труда — и она станет красивой статуей. Эта способность является по­тенциалом каждого, но очень немногие развивают ее, а она не может развиться сама собой.
Каждый рождается с этой способностью, но миллионы людей никогда ее не используют, и она становится мень­ше и меньше; она остается семенем и никогда не пускает ростков. Нужно лишь немного потрудиться, а отдача будет огромная, польза будет огромная. И нет большего таланта, чем этот. Человек может быть поэтом, — но в жизни по­эта красивы лишь несколько секунд, все остальное время он ползает по земле, как и все остальные. Человек может быть художником, — но в его жизни лишь на несколько мгновений, редких и разрозненных, открываются пробле­ски неизвестного. Они приходят и уходят; они не длятся. И художник снова возвращается на землю — еще более несчастный, чем когда-либо.
В этом заключается страдание великих людей искус­ства: у них есть с чем сравнить. Они познали несколько мгновений, когда они не принадлежали этому миру. Они познали несколько мгновений, когда они принадлежали миру звезд. Они познали несколько мгновений, когда они переживали глубину и высоту, когда они расширялись... когда все было абсолютно иным, когда все было благосло­вением. А потом они снова и снова падают. Они не знают, что делать. Вернувшись на землю, они еще более несчаст­ны, и их тьма гораздо глубже.
Если вы знаете несколько моментов счастья, ваше не­счастье становится еще более пронзительным; вы можете сравнивать. Все великие люди искусства переживают мо­менты того, что я называю божественным. Их жизнь по­хожа на кошмарный сон; они живут в страдании, у самой грани безумия.
Так что все наши таланты — частичные таланты. Есть только один талант, полный и всецелый, и это талант к бо­жественности. Если вы его немного разовьете, он останется с вами. И тогда, что бы вы ни делали, он всегда при вас: без­молвный, он окружает вас как тень, поглощает вас... следует за вами, как сияние. Он становится вашей золотой аурой.

Танец
Танец — это эксперимент, экспериментальная попытка привести в гармонию ваше тело, ваш ум, вашу душу. Та­нец — одно из самых ритмичных явлений. Если вы танцуете по-настоящему — нет другого действия, которое создавало бы такое согласие, единство. Если вы сидите, вы не исполь­зуете тело; вы используете только ум. Если вы бежите очень быстро — ваша жизнь в опасности, — то вы используете тело и не используете ум. В танце вы ни сидите, ни бежи­те, спасая свою жизнь. Это движение, радостное движе­ние. Тело движется, энергия течет, ум движется, ум течет. А когда они текут, они растворяются друг в друге. Вы ста­новитесь психосоматичным. Начинается некая алхимия.
Вот почему вы видите на лице танцора новое изяще­ство, алхимическое — тело-ум встречаются, сливаются, тело-ум становятся одной мелодией, одним ритмом, одной гармонией. Когда случается эта гармония, в нее вступает третье — душа. Душа может войти в ваше существование только тогда, когда тело и ум не в конфликте, когда тело и ум действуют сообща, когда ваши тело и ум обнимают друг друга в глубокой любви.

Творчество
Творчество не имеет ничего общего ни с какой конкрет­ной работой. Творчество связано с качеством вашего созна­ния. Все, что вы делаете, может стать творчеством. Все, что вы делаете, может быть творческим, если вы знаете, что значит творчество.
Творчество означает: наслаждаться любой работой как медитацией; делать любую работу с глубокой любовью. Если вы любите меня и убираете эту аудиторию, это творчество. Если вы не любите меня, то, конечно, это только работа, об­ременительный долг, который должен быть выполнен. Тог­да вам захочется заниматься творчеством в свободное вре­мя. Но что вы будете делать в свободное время? Сможете ли вы найти лучшее занятие? Вы думаете, если вы будете рисовать, вы почувствуете творческое состояние?
Но живопись так же обычна, как мытье полов. Вы буде­те класть краски на холст. Здесь вы моете пол, очищаете пол. Какая разница? Разговаривая с кем-нибудь — с дру­гом, — вы чувствуете, что зря теряете время. Вам хочется написать великую книгу; тогда вы будете заниматься твор­чеством. Но пришел друг; немного поболтать очень прият­но. Творите, будьте созидательны.
Природа привела вас к определенной точке; о дальней­шем росте вы должны позаботиться сами. Природа дорас­тила вас до состояния человека; на большее она не способ­на. До человека существует эволюция. После человечества наступает революция. Эволюция — это то, что происходило без вашего участия; вас просто несло волной. Но наступает момент — а человечество и есть этот момент, эта погранич­ная черта... если вы не начинаете двигаться дальше самосто­ятельно, вы приходите в застой. Волна природы вознесла вас на максимальный, оптимальный предел. Большее невозмож­но. Теперь вы должны сами продолжать путь, сами совер­шить усилие; вы должны быть творческим. Когда я говорю о творчестве, я не имею в виду просто живопись, поэзию, скульптуру — нет. В таком творчестве нет ничего особенного. Вы создаете картину, стихотворение или песню, но вы не творите себя. Поэт остается таким же неудовлетворенным, как не поэт, и художник остается таким же пустым, как не художник. Художник может нарисовать прекрасную кар­тину, но при этом останется таким же уродливым, как все остальные. Поэтому, если вы любите стихи какого-нибудь поэта, не встречайтесь с ним, иначе вы будете разочарова­ны. Стихи могут быть прекрасными; но когда вы придете к поэту, вы найдете самого обыкновенного человека — ино­гда даже более обыкновенного, чем обычные люди. Если вы любите картину, любите ее и забудьте о художнике. Никог­да не встречайтесь с художником — иначе вы будете разо­чарованы. Вы можете найти сумасшедшего или маньяка... потому что они, конечно, создают что-то, но они совершен­но забыли о том, что основное и самое важное творчество должно касаться своего собственного существа.
Вы должны быть творческими в своем собственном существе.

Телевидение
В Америке происходит новое явление... Это случалось уже во многих местах, и люди очень встревожены, — но что делать? В одном месте была убита женщина, на глазах у двадцати человек, которые стояли рядом как парализованные и ничего не сделали. Было проведено психологическое исследование. В чем же дело? Рядом находились двадцать человек: молодые, здоровые люди, и прямо у них на глазах была убита женщина, и они ни­чего не сделали — даже не закричали, даже не вызвали полицию. Как это случилось? Вы будете удивлены. Ре­зультаты исследования показали, что это произошло из-за того, что эти двадцать человек слишком долго «пита­лись телевизором».
На экране телевизора убийство происходит так ча­сто. Что вы делаете? Ничего не делаете. Вы остаетесь приклеенными к своему креслу. Они привыкли к этому. Это была очередная сцена из телевизора. Они потеряли связь с реальностью. Телевидение стало более реаль­ным. Пять часов вы не делаете ничего другого — бом­бардировка светом, сильным светом; все происходит у вас в голове. Вы становитесь наблюдателем. Они стояли, как приклеенные, парализованные — стояли и смотрели. Они ничего не могли сделать, потому что потеряли спо­собность действовать.

Тело
Слушайте свое тело. У тела есть великая мудрость. Если вы слушаете его, вы всегда будете правы. Если вы не слу­шаете его и навязываете ему что-то, вы никогда не будете счастливы. Вы будете несчастны, больны, беспокойны, веч­но встревожены и дезориентированы.
Одна из причин, по которой человек до сих пор не стал цивилизованным, — это разделение между умом, телом и душой. Это разделение проповедовалось всеми религиями мира. Они осудили тело; некоторые из них осудили также и ум. И все они превозносили душу. Результат оказался не таким, как они ожидали. Результатом стало очень странное отравление человечества. Люди не отбросили свое тело, они не отбросили свой ум, но они стали чувствовать себя вино­ватыми. Они утратили уважение к себе, они утратили связь с мудростью своего собственного тела и потеряли умение владеть собственным умом. А реальность в том, что до тех пор, пока все три компонента не взаимодействуют в полном органическом единстве, человек не целостен.

Тепло
Тепло — это язык жизни. Чем более вы позволяете теп­лу течь от вас к другим, тем богаче ваша жизнь. И любовь — это секрет того, чтобы оставаться теплым; поэтому любите глубоко как возможно, любите как можно больше людей. И не только людей — любите существование как таковое. На самом деле, очень странно видеть, как люди проходят мимо деревьев без всякой теплоты; смотрят на звезды мерт­выми, холодными, ледяными глазами; говорят с людьми без всякого тепла в словах и без тепла в сердце; держатся за руки, но мертво и скучно. Неудивительно, что они страда­ют. Это их собственное решение.

Терапия
По существу терапия — это функция любви, а любовь течет только тогда, когда нет эго. Вы можете помочь другому только настолько, насколько вы неэгоистичны. В тот момент, когда вмешивается эго, другой начинает защищать­ся. Эго агрессивно, в другом оно автоматически включает защиты. Любовь не агрессивна. Она помогает другому оста­ваться уязвимым, открытым, незащищающимся. Поэтому не бывает терапии без любви.
Терапия — это функция любви. Поэтому из эго вы не можете помочь. Вы можете даже разрушить другого. Под флагом помощи вы можете даже помешать его росту. Но западная психология зашла в полный тупик.
Прежде всего: западная психология до сих пор мыслит в терминах «здорового эго». А эго никогда не может быть «здоровым». Это противоречие в терминах. Эго как таковое является болезнью. Болезнь никогда не может быть здоро­вой. Эго ведет вас ко все более и более болезненному состо­янию. Но западная психология думает — весь западный ум думает, — что люди страдают от слабости эго. Люди страда­ют не от слабого эго, люди страдают от чрезмерного эгоизма.
Но если само общество ориентировано на «мужской» ум, ориентировано на агрессию, если единственное желание общества — все покорить и завоевать, тогда, естественно, вам придется отбросить в себе все женское. Вам придется отбросить и забыть половину своего существа — и жить со второй половиной. Вторая половина никогда не может быть здоровой, потому что здоровье приходит из целостности. Женское необходимо принять... женское — это отсутствие эго, женское — это восприимчивость, женское—это любовь.
По-настоящему здоровый человек — это тот, кто совер­шенно сбалансирован между мужским и женским. Факти­чески, это тот, чья мужественность была сокращена, погло­щена его женственностью, кто вышел за пределы мужского и женского, кто больше не мужчина и не женщина — кто просто есть. Его нельзя отнести ни к одной категории. Этот человек целостен, этот человек здоров, и для такого чело­века на Востоке мы всегда смотрели как на Мастера.
На Востоке мы не создали ничего подобного психотера­певту. Восток создал Мастера, Запад создал психотерапев­та. На Западе люди с расстроенным умом идут к психотерапевту, на Востоке они идут к Мастеру. Функция Масте­ра совершенно другая. Он не помогает вам достичь более сильного эго. Фактически он заставляет вас чувствовать, что того эго, которое у вас есть, уже слишком много. От­бросьте его! Отпустите его!
Как только эго отброшено, вдруг — вы едины, целы и свободно течете. Нет никаких блоков, никаких преград.

Технологии
Запад одержим технологиями, поэтому, что ни дай ему в руки, он пытается сделать из этого технологию. Это мания. Для внешнего мира научный подход действен, но он части­чек, не тотален; это не единственный подход, но только один из возможных. Поэзия настолько же обоснована, как и наука.
Наука — это знание без любви, и в этом таится опас­ность. Поскольку это знание без любви, оно всегда на служ­бе у смерти и никогда не на службе у жизни. Отсюда весь прогресс науки ведет человека к глобальному самоубий­ству. Однажды, после того как человечество совершит са­моубийство — после Третьей мировой войны, — тараканы подумают: «Мы самые приспособленные к выживанию». Какой-нибудь Дарвин, какой-нибудь тараканий Дарвин, докажет: «Мы самые выносливые, потому что выжили — выживают сильнейшие».
Человек совершает самоубийство, он разрушает себя. Знание без любви опасно, потому что в самом его корне заложен яд.
Любовь поддерживает равновесие, никогда не позволя­ет знанию зайти слишком далеко, и поэтому оно никогда не становится разрушительным. Наука это знание без любви, и в том ее опасность. Но ее метод один из самых действенных: объект, материальное, может быть познан без любви — люб­ви не нужно. Но жизнь не только материя. Жизнь насыще­на чем-то безмерно трансцендентным. Это трансцендентное упускается. И потом, со временем, наука автоматически превращается в технологию. Она становится механической. Она все более и более становится средством эксплуатации природы, манипуляций над природой. Вся наука началась с этой идеи: как покорить природу. Это глупая идея.
Мы не отдельны от природы, как мы можем ее покорить? Мы есть природа; кто кого будет покорять? Абсурд. Этой абсурдностью наука многое разрушила: вся природа разру­шена, климат отравлен, воздух, вода, моря — все загрязне­но. Вся гармония умирает, экология умирает. Пожалуйста, помните: этого достаточно, более чем достаточно.
И не направляйте науку внутрь. Если применение на­учной методологии было таким гибельным для внешней природы, оно будет еще более гибельным для природы внутренней — потому что вы движетесь в более тонкое. Даже в мире внешней природы необходимо знание дру­гого рода, знание, основанное на любви, — но во внутрен­нем центре вашего существа; в самом глубоком, в самом тонком, трансцендентном, знания не нужно вовсе. Нуж­на невинность. Невинность и любовь — тогда вы узнаете внутреннее, тогда вы узнаете внутреннюю сторону вашего существа, субъективность.
Но Запад одержим манией технологий. Нам кажется, что технологии успешно покорили природу, и мы стали сильнее. Мы не стали сильнее! Эта идея ошибочна, мы не стали силь­нее. Мы становимся все слабее с каждым днем, потому что истощаются природные ресурсы. Рано или поздно Земля опустеет, на ней не останется ничего живого. Мы не стано­вимся сильнее, мы становимся все слабее, слабее и слабее с каждым днем. Мы уже на смертном одре. Обращаясь таким образом с природой, человечество не сможет выжить; оно просуществует еще пятьдесят лет, шестьдесят лет, макси­мум сто лет — а это ничто. Если не начнется Третья мировая война, мы будем совершать самоубийство медленно. Через сто лет мы исчезнем. Не останется даже следа.
И человек не будет первым, кто исчез с лица Земли. Многие другие животные, очень сильные животные, вымерли. Они бродили по Земле, они были королями Земли, они были больше слонов. И их не стало. Они думали, что становятся все более могущественными. Они были огром­ны и очень сильны, но Земля не могла больше их содер­жать. Они становились все больше и больше и больше, и наступил момент, когда Земля уже не могла обеспечивать их едой. Им пришлось умереть.
То же самое происходит с человеком: человек думает, что становится все более могущественным, он может достиг­нуть Луны, но он разрушает Землю. Он разрушает всякую возможность будущей жизни. Постепенно человечество ис­чезает. Пожалуйста, не направляйте ваши технологии во внутреннее, вы уже нанесли достаточно вреда.

Толпы
Вы видели людей в толпе — какими счастливыми они выглядят? Мусульмане собираются разрушить храм, или индуисты идут убивать мусульман — только посмотри­те, как они счастливы, как они сияют и излучают энергию. Скучные люди... вы видели их раньше, они ходили по ули­цам, скучные, мертвые. Теперь они вдруг стали очень жи­выми — кричат, подбадривают друг друга, несутся куда-то, как будет должно случиться что-то замечательное.
Почему в толпе люди чувствуют себя такими счастли­выми? Почему счастье в толпе становится таким зарази­тельным? Потому что в толпе они опускаются, становятся бессознательными. Они теряют индивидуальность, их ин­дивидуальности сливаются воедино. Отбросив сознание, они отбрасывают индивидуальность. Тогда они счастли­вы — тогда не о чем тревожиться, тогда нет никакой ответ­ственности. Вы замечали тот факт, что величайшие грехи в мире совершали не индивидуальности? Все великие грехи совершались толпами, а не индивидуальностями. Армия может совершить миллионы грехов. Спросите отдельных людей в этой армии, и они начнут чувствовать ответствен­ность. Спросите их: «Ты можешь сделать то же самое один?» Они скажут: «Нет. Разве я могу сделать это один? Я был в толпе, я в ней потерялся. Я забыл себя. Настроение толпы... было слишком много людей. Я потерялся. Толпа что-то де­лала, и я просто стал ее частью. Я сам ничего не сделал». Спросите отдельного мусульманина: «Ты можешь сжечь храм или убить индуиста?» Спросите индуиста: «Ты мо­жешь убивать мусульман — ты лично?»
Это чудо, но мы этого не замечаем. Ни один мусульма­нин в отдельности не плох, ни один индуист в отдельности не плох... порознь они прекрасные люди, потому что люди всегда прекрасны. В толпе они вдруг меняются в лице... про­исходит метаморфоза. Они больше не индивидуальности, они больше не сознательные существа; они теряются. Тогда толпа сметает все на своем пути; она неуправляема.

Тоска
В каждом сердце есть сильнейшая тоска — боль незна­ния самого себя, боль незнания, откуда мы приходим и куда уходим, кто мы такие и что такое вся эта жизнь. «В чем смысл жизни?» — это наша боль, наша тоска.
Жизнь кажется такой пустой, до крайности бессмыслен­ной — механическое повторение. Вы делаете одно и то же снова, снова и снова — ради чего? Тоска вызвана тем, что человек чувствует себя совершенно случайным; кажется, никакого смысла нет. А человек не может жить, не ощущая некоего смысла, не чувствуя, что он вносит в мир нечто важ­ное, что он нужен существованию, что он не бесполезное яв­ление, что он не случаен, что он востребован, что он выпол­няет какую-то чрезвычайно важную роль. Пока он этого не почувствует, бессмысленность жжет его, как огонь.
Экзистенциальные мыслители ввели в широкий обиход много слов. Одно из них — слово «энгст»; энгст — это духовная агония. Ее испытывает не каждый. Люди так тупы, глупы, посредственны, что даже не чувствуют этой тоски; они всю жизнь занимаются пустяками, потом умирают. Они живут и умирают, не зная, чем на самом деле была жизнь. На самом деле, когда люди умирают, они впервые осозна­ют, что были живы; по контрасту со смертью они вдруг по­нимают: «Я упустил возможность». В этом боль смерти. Она связана со смертью не прямо, а только косвенно. Умирая, человек чувствует огромную боль; эта боль совершенно не связана со смертью. Это тоска: «Я был жив, а теперь все кончено, и я не могу сделать ничего значительного. Я не был творческим, я не был сознательным, я жил машинально, я жил как сомнамбула, как лунатик».

Тотальность
Просто посмотрите на трехлетнего ребенка, и вы уви­дите, что такое живой человек; какой он радостный, ка­кой он чувствительный ко всему, что происходит вокруг, какой он бдительный, внимательный; от него ничто не ускользает. И как он интенсивен во всем: если он злится, он просто гнев, чистый гнев. Ребенок в гневе — это очень красиво. Старые люди все делают вполсилы, даже если они злятся, они злятся не полностью, не тотально: они сдерживаются. Они не тотальны в любви, они не тотальны в гневе, они ни в чем не тотальны, они всегда просчиты­вают. В их жизни ни тепло, ни холодно. Их жизнь никог­да не достигает той интенсивности, тех ста градусов, где что-то испаряется, где что-то происходит, где революция становится возможной.
Но ребенок всегда живет при ста градусах — что бы он ни делал. Если он ненавидит вас, он ненавидит вас тоталь­но, и если он любит вас, он любит вас тотально, и в один миг он может перейти от одного к другому. Он очень быстр, ему не нужно времени, он не раздумывает. Всего секунду назад он сидел у вас на коленях и говорил вам, как он вас любит. А потом что-то происходит — вы что-то сказали, что-то разладилось, — и он спрыгивает с ваших колен и говорит: «Я никогда больше не хочу тебя видеть!» И вы видите в его глазах тотальность.
И в силу своей тотальности это пройдет бесследно. В этом красота тотальности: в ней не накапливается психологиче­ской памяти. Психологическая память создается только ча­стичной жизнью. Тогда все, что вы прожили частично, висит на вас всю оставшуюся жизнь. Есть тысячи и тысячи вещей, которые висят и остаются незавершенными.
В этом состоит вся теория кармы: незаконченные дела, незавершенные действия продолжают ожидать своего за­вершения, окончания, и они продолжают побуждать вас: «Заверши меня!» — потому что любое действие хочет быть законченным.
Но если вы живете тотально, интенсивно, тогда вы сво­бодны; вы прожили момент — и он кончен. Вы не огляды­ваетесь назад и не заглядываете вперед, вы просто остае­тесь здесь и сейчас, нет ни прошлого, ни будущего. Вот что я подразумеваю под празднованием. В истинный момент празднования существует только настоящее. Быть в насто­ящем значит быть саньясином. Быть в настоящем — зна­чит быть блаженным.

Точка кипения
Люди упускают жизнь, потому что в них нет интенсив­ности. Они живут постольку поскольку; ни тепло ни холод­но — вот определение их жизни. Они никогда не доходят до точки кипения; но только в точке кипения происходит превращение в пар. В тот миг, когда вода испаряется, она обретает совершенно новую форму — не только количе­ственно другую, но другую качественно. Вода течет вниз, пар поднимается вверх; вода видима, пар становится не-
видимым. Страдание течет вниз, сострадание поднимается вверх; страдание видимо, сострадание невидимо. Состра­дание — это испарение всех ваших страстей и страданий; но оно возможно только при ста градусах.
И в этом вся суть моего учения: жить в предельной ин­тенсивности, жить тотально.

Традиция
Что вы можете сделать, следуя традиции? Вы станете подражателем. Традиция означает нечто, пришедшее из прошлого, а просветление должно случиться прямо сей­час! Традиция может быть очень древней — чем более она древняя, тем более мертвая.
Традиция — это не что иное, как следы просветленных на песке времени, но сами следы не просветленные. Вы мо­жете очень религиозно идти по этим следам, и они нику­да вас не приведут, потому что каждый человек уникален. Если вспомнить, что каждый человек уникален, никакое следование вам не поможет, потому что здесь нет места рутине и повторению.
В этом разница между наукой и религией: в науке очень важна традиция. Без Ньютона, без Эдисона нет ни малейшей возможности Эйнштейна. Для его существова­ния необходима определенная традиция; он должен стать на плечи прошлых гигантов мира науки. Разумеется, ког­да вы становитесь кому-то на плечи, вы смотрите немного дальше, чем человек, на плечах которого вы стоите, — но этот человек необходим.
Наука является традицией, но религия не является тра­дицией: она является индивидуальным опытом, совершен­но индивидуальным. Как только что-то стало известным в мире науки, этого уже не нужно открывать заново, было бы глупо открывать это заново. Вам не нужно открывать заново теорию всемирного тяготения — это уже сделал Ньютон. Вам не нужно никуда идти, не нужно сидеть в саду и наблюдать, как падает яблоко, чтобы сделать вывод, что в земле должна быть какая-то сила, которая притягивает его вниз: это просто глупо. Ньютон уже сделал это, теперь это стало частью человеческой традиции. Этому можно на­учить любого человека, у которого есть хоть немного ума. Об этом знают даже школьники.
Но в религии вы должны делать открытия снова и сно­ва. В религии ни одно открытие не становится всеобщим наследием. Будда открыл, но это не значит, что вы можете просто следовать Будде. Будда был уникален, но вы уни­кальны по-своему, и то, как Будда вошел в истину, вам не поможет. Вы — совершенно другой дом, двери могут быть с другой стороны. Если вы будете слепо следовать Будде, само это следование уведет вас в сторону.
Традициям нельзя следовать. Их можно понимать, и по­нимание может быть очень полезно, но следование и пони­мание — совершенно разные вещи.

Транссексуалы
Если кто-то хочет изменить пол, я не нахожу в этом ни­чего безнравственного. Вы жили мужчиной; вы знаете, что значит быть мужчиной, и, естественно, каждому мужчине любопытно оказаться женщиной. Действительно, говорят, что еще никому не удалось постичь тайну женщины. Вот вам прекрасный способ: измените пол, станьте женщи­ной — и постигните!
Никакой тайны нет. Но если вы можете за одну жизнь испытать обе стороны монеты, почему нет? Я не вижу в этом никакой проблемы. Перемена пола — такая простая вещь. Разница между мужчинами и женщинами так мала, незначительна. Можете представить себе карман: если вы выворачиваете карман наружу, он становится мужчиной; возвращаете на место — он становится женщиной.

Трансформация
Величайшее желание в этом мире — это желание внут­ренней трансформации. Желание денег рядом с ним ни­что, желание власти, престижа рядом с ним ничто. Вели­чайшее стремление — так называемое духовное стремле­ние. И попавшись в ловушку этого желания, вы останетесь в страдании навсегда.
Трансформация возможна, но не путем желания и стремления. Трансформация возможна только путем рас­слабления в том, что есть, — что бы то ни было. Безуслов­ное принятие себя приносит трансформацию.


Трансцендентальная медитация
Трансцендентальная медитация и тому подобные мето­ды становятся все более важными на Западе, по той простой причине, что Запад утрачивает искусство засыпания. Люди страдают от бессонницы все больше и больше; они вынуж­дены зависеть от транквилизаторов. Трансцендентальная медитация это немедикаментозный транквилизатор, и нет ничего неправильного в том, что вы используете ее в каче­стве транквилизатора, но если вы думаете, что делаете что-то религиозное, вы глупы. Если вы думаете, что это приве­дет вас к медитации, вы глупец, круглый идиот, дурачок.
ТМ не приведет вас к медитации, потому что медита­ция означает осознанность. ТМ ведет вас прямо в проти­воположном осознанности направлении: она приводит вас в сон. Я не против сна, хороший сон — это здоровая вещь. И я прописываю Трансцендентальную медитацию всем, кто страдает от бессонницы. Это очень хорошо, но помните, что в хорошем сне нет ничего духовного. Он хорош для тела, он также хорош для ума, но он не имеет никакого отношения к измерению духовности. Измерение духовности открывает­ся только тогда, когда вы пробуждены, полностью пробуж­дены. А единственный способ быть пробужденным — это отбросить весь сон и все сновидения.

Трансценденция
Трансценденция совершенно точно описывает медитацию. Необходимо трансцендировать три вещи, и тогда достигает­ся четвертая. Четвертая является нашей истинной природой. Гурджиев говорил о четвертом пути, а на Востоке мы гово­рим о предельном состоянии существа—турийя, четвертое.
Мы должны трансцендировать тело — это наша самая дальняя периферия. Мы должны осознать, что находимся в теле, но не являемся телом. Тело прекрасно, о нем нужно заботиться, к нему нужно относиться очень любяще. Оно вам прекрасно служит. Нельзя быть против тела.
Религии учили людей быть против тела, мучить его — это называется аскетизм. Это чистая глупость! И они счи­тают, что мучая тело, они смогут его трансцендировать. Это совершенно неправильно.
Единственный путь трансценденции—это осознанность, не мучение. Нет никакой речи о мучении. Вы не мучаете свой дом, вы знаете, что вы не дом, что дом есть дом. Нужна просто осознанность. Нет никакой необходимости соблю­дать пост, нет никакой необходимости стоять на голове, нет никакой необходимости мучить свое тело в тысяче и одной позе. Просто наблюдать, быть осознанным — этого доста­точно. И таков же ключ к двум другим трансценденциям.
Во-вторых, нужно трансцендировать ум — второй кон­центрический круг, который ближе к вашему существу, чем тело. Тело плотно, ум тонок, а есть еще третье и самое тонкое — ваше сердце: мир ваших чувств, эмоций, настро­ений. Но ключ прежний.
Начинайте с тела, потому что тело наблюдать легче всего. Это объект. Мысли также являются объектами, но они менее осязаемы. Как только вы осознали тело, вы сможете наблю­дать и мысли. Как только вы осознали мысли, вы сможете наб­людать и настроения, но они гораздо тоньше, так что эта осо­знанность должна быть только в третьей стадии. Как только человек начинает осознавать эти три концентрических кру­га вокруг своего центра, четвертое происходит само по себе. Неожиданно вы знаете, кто вы — не в словах... вы не находи­те ответа, вы никому не можете объяснить — но вы знаете. Вы знаете точно так же, как знаете, когда у вас болит голова. Вы знаете точно так же, как знаете, что голодны или хотите пить. Вы знаете точно так же, как знаете, когда вы влюбились.
Доказать этого нельзя, но вы знаете. И это знание са­моочевидно, вы не можете усомниться в нем, оно неоспо­римо. Когда человек приходит к четвертому, он трансцендировал мир.
Я не учу отречению от мира. Я учу трансценденции мира — и вот как к ней прийти.
Троица
В Упанишадах говорится о двух троицах. Одна назы­вается сатьям, гаивам, сундарам. Сатьям значит истина, шивам значит добро, добродетель, хорошие качества; сун­дарам значит красота...
И еще одна троица: сатчитананд — сат, чит, ананд. Сат значит существо, чит значит сознание, ананд значит блаженство...
Эти две троицы гораздо красивее, гораздо осмысленнее, чем христианская троица Бога-отца, Иисуса-сына и Свято­го духа. В сравнении с этими двумя троицами христианская троица выглядит очень незрело, инфантильно. Иногда даже у детей больше понимания, чем у христианской троицы.
Зигмунд Фрейд сказал, что Бог-отец является не чем иным, как глубоким желанием незрелого человека це­пляться за фигуру отца, за идею отца; что это фиксация на отце — и он прав. Но он никогда не слышал о сатъям, шивам, сундарам или о сага чит ананд. Он бы не смог най­ти изъяна в этих великих видениях.
Христианская троица безусловно инфантильна, и я го­ворю вам: иногда даже дети гораздо более разумны.

В одной христианской школе учительница рассказала детям о христианской троице — Боге-отце, его единород­ном сыне Иисусе Христе и Святом Духе. И она задала детям нарисовать, как они представляют себе троицу. На следу­ющий день она проверила работы: каждый ученик хорошо постарался, в меру своего воображения. Но рисунок одного маленького мальчика привлек ее внимание... Этот мальчик нарисовал самолет с четырьмя окошками.
- Что это? — спросила она. — И что это значит? Где
же тут троица?
- Как это где! — сказал мальчик. — Вот в одно окошко
выглядывает человечек: это Бог-отец.
- Так, — сказал она.
- Человечек во втором окошке — это Единородный
сын.
- Так, — сказала она.
- В третьем окошке виднеется Святой Дух. Вы не мо­
жете его узнать, потому что никто не знает, как выглядит
Святой Дух. Я нарисовал, как я его себе представляю.
- Так, это понятно. А зачем же четвертое окошко?
- Ну как же вы не понимаете. Без него самолет упадет!
Это Понтий-пилот!

Трусость
Величайшая в мире трусость — это следовать другим, подражать другим. Тогда вы остаетесь искусственным. Тогда вы никогда не будете настоящей розой; вы будете пластмассовой розой. Она похожа на розу, но она не насто­ящая. В ней не будет никакого аромата и никакой жизни;
она не будет танцевать на ветру и петь под солнцем. Она будет мертвой!     

Турист
«Турист» — это новый биологический вид; турист не принадлежит к человеческому роду. Это новое явление, новый виток эволюции... или деградации. Турист это стран­ное существо: он всегда торопится, сам не зная куда и за­чем — из одного места в другое. Когда он в Кабуле, он дума­ет о Пуне, когда он в Пуне, он думает о Гоа, когда он в Гоа, он думает о Катманду. Он никогда не там, где он есть; он всегда где-то еще. Он может быть где угодно, за исключе­нием того места, где он находится. Его всегда нет дома. Его нельзя застать дома; всегда оказывается, что он уже уехал куда-то — он всегда мечтает о других местах.
Турист упускает всегда и все; он так торопится, что ничего не может увидеть. Для того чтобы увидеть вещи, нужно быть немного более расслабленным, более спокой­ным. Но турист всегда на чемоданах. Он будет завтракать в Нью-Йорке, обедать в Лондоне, а страдать от несваре­ния в Москве.
Он носит с собой фотоаппарат — который совершенно необходим: он ничего не может увидеть прямо сейчас, по­этому он продолжает фотографировать. Потом он делает фотоальбомы... И потом, когда все уже кончилось, он смот­рит на гималайские вершины, на пляжи Гоа — а когда он там был, его там не было! Фотоаппарат делал за него всю работу. Ему не нужно было присутствовать... Да и зачем во­обще было делать себе труд? Фотографии можно купить где угодно, и они будут гораздо лучше, чем те, которые он сделал, потому что он любитель, а фотографии уже сдела­ли профессионалы. Он мог бы купить красивые альбомы и рассматривать их, сидя дома. Но вот только одна беда: он не может сесть и сидеть спокойно.
Это одно из качеств, которые некоторые люди совер­шенно утрачивают: они не могут сесть и сидеть. Они долж­ны что-то делать, они должны куда-то идти, они должны торопиться. Они не хотят терять ни секунды времени — и теряют всю свою жизнь в попытках не потерять время. Они ничего не могут понять и оценить, потому что для того, что­бы ценить, необходима близость.
Если вы хотите в полной мере оценить цветок, нужно будет сесть рядом с этим цветком, нужно будет медити­ровать, нужно будет позволить цветку сказать свое слово. Нужно будет пережить радость, танец цветка на солнце, в ветер, в дождь. Нужно будет увидеть все настроения цвет­ка утром, днем, под жарким солнцем, вечером, под полной луной. Нужно будет увидеть все настроения цветка. Нужно познакомиться с ним, нужно будет создать дружбу. Нуж­но будет поздороваться с цветком, нужно будет вступить в диалог, в экзистенциальный диалог. Только тогда цветок может раскрыть вам свои тайны.

Тьма
В темноте есть своя красота; она очень чиста и стира­ет все разделения. Все становится единым. В темноте есть глубина, которой недостает свету. В темноте есть тишина, которой нет у света.
Свет очень поверхностен; тьма имеет глубину. Свет приходит и уходит, тьма остается. Вам не нужно ее вно­сить; вы не можете ее прогнать. С темнотой нельзя ничего сделать непосредственно; вы можете сделать что-то только со светом. Вы вносите свет — тьма исчезает. Вы выноси­те свет — входит тьма. На самом деле, она никуда не ухо­дила; она была, свет просто скрывал ее. Когда света нет, остается тьма.