А | Б | В | Г | Д | Е | Ж | З | И | К | Л | М | Н | О | П | P | С | Т | У | Ф | Х | Ц | Ч | Ш | Э | Ю | Я

Садовник

Сорнякам не нужен садовник, но он нужен розам.

Сады Эдема
Все ищут рай. Вы можете называть его как угодно—нир­ваной, просветлением, самадхи, Царством Божиим, высшей истиной, — вы можете называть его как угодно и при этом упускать, — упускать не потому, что вас прогнали из Са­дов Эдема, но потому что вы находитесь в этом саду, но на­ходитесь в глубоко сонном состоянии. Вам снится сон, и во сне вы хотите оказаться где-то еще — на далеких вершинах.
Я настаиваю: вы уже в раю. Сядьте в тишине и посмо­трите вокруг, сядьте в тишине и посмотрите вовнутрь. Вы никогда не были больше нигде! Вы не можете быть никем, кроме себя. Примите это — не просто примите, возрадуй­тесь этому, полюбите это, и вершина начнет открываться в вашем сердце. Внезапно, сразу же вы обнаружите, что пробудились в райском саду. Вопрос не в том, чтобы куда-то идти, вопрос в том, чтобы быть здесь.

Самогипноз
Французский психолог Эмиль Куэ лечил людей. Его ме­тодом было простое повторение, внушение, самогипноз. Вы могли пойти к нему и сказать: «У меня болит голова, у меня постоянные головные боли, и никакие лекарства не помо­гают. Я перепробовал все ,,-патии", даже натуропатию, но ничто не помогает».
Он говорил, что никакого лечения не нужно, потому что никакой головной боли нет и не было. Вы просто поверили в это. И когда вы ходили от одного врача к другому, все они помогали вам поверить, что да, голова болит, — потому что, если вы перестанете верить в свою головную боль, они не смогут выжить. Врачи не могут сказать, что у вас не болит голова. Когда вы идете к врачу — даже если у вас все в по­рядке, он что-нибудь найдет. Врач живет этим.
Разговор с Куэ мог помочь вам немедленно; почти пять­десят процентов головных болей исчезали просто от разго­вора с ним, без всяких лекарств. А он чувствовал расслабле­ние, которое выражалось на вашем лице, и знал, что фокус сработал. После этого он давал вам формулу, которую вы должны были повторять постоянно, днем и ночью, всякий раз, когда вы вспомните: что никакой головной боли нет. Каждое утро, вставая, вы должны повторять: «С каждым днем мне все лучше и лучше». И через две-три недели го­ловная боль исчезала.
Настоящая головная боль не может исчезнуть таким об­разом. Прежде всего, эта головная боль была создана сло­вами; прежде всего, вы загипнотизировали себя, что у вас болит голова, а потом освободились от этого гипноза. На­стоящая болезнь не может исчезнуть. Но ваши болезни — на девяносто процентов — ненастоящие. Вы создали их словами. Куэ помог тысячам, Месмер помог тысячам, про­сто создавая чувство, что вы не больны. Это не значит, что самогипноз лечит болезни; это просто показывает, что вы уже стали таким великим самогипнотизером, что создаете болезни! Вы верите в них.
И врачи не могут сказать, что ваши болезни менталь­ны. Вы не почувствуете себя хорошо, если кто-то скажет вам, что ваша болезнь ментальна; вы почувствуете себя плохо и тут же вызовете другого доктора. Когда врач го­ворит, что у вас очень серьезная болезнь, очень опасная,
вы почувствуете себя очень хорошо, потому что такой че­ловек, как вы... у такого человека должна быть серьезная болезнь! Мелкие болезни — для мелких людей; обычные болезни — для обычных людей.   

Самость
У людей есть лишь эго. Эго — это заменитель сущности, самости. Поскольку мы не осознаем своей истинной сущ­ности, мы создаем эго; это только видимость. Поскольку мы не можем жить без центра, мы вынуждены изобрести
ложный центр.
Есть две возможности: либо знать истинный центр, либо создавать ложный центр. Общество помогает ложному цен­тру, потому что над ложной личностью, ложным человеком легко властвовать — и не просто легко: сам человек этого хочет. Он всегда ищет кого-то, кто бы властвовал над ним. Если над ним никто не властвует, он не чувствует себя хо­рошо, потому что только когда над ним есть власть, у него есть некое ощущение: «я есть». Когда он выполняет чей-то приказ, он ощущает: «я чего-то стою». Его ценность, его жизнь, — все заимствовано. У него самого нет смысла в жизни, кто-то другой должен дать ему смысл.
Он становится частью церкви, тогда он чувствует себя хорошо: он христианин, и христианство дает ему хотя бы ложное ощущение смысла. Или он становится коммуни­стом, и огромная толпа коммунистов помогает ему почув­ствовать, что он делает нечто важное. Он не может высто­ять один, и в этом вся стратегия общества: оно не позволяет вам самим стоять на ногах. Оно калечит вас, с самого начала оно ставит вас в зависимость от костылей. А лучший способ сделать это — не позволить вам осознать вашу истинную сущность, вашу самость.
Вместо вашей истинной сущности оно просто дает вам игрушку под названием эго. Оно оказывает эго всесторон­нюю поддержку. Общество молится на эго, лелеет его. Если вы тщательно следуете всем предписаниям общества, вы получаете уважение и престиж, а престиж — не что иное, как пища для эго. Если вы не следуете предписаниям об­щества, вы не получаете уважения и престижа. Ваше эго наказывается, лишается пищи; а поскольку жить без цен­тра очень трудно, каждый готов выполнять всевозможные требования — рациональные, иррациональные.
Я работаю над тем, чтобы помочь вам отбросить эту ложную сущность, называемую эго. Отбросить ее — это половина работы, а вторая половина легче: привести вас к осознанию вашего истинного существа. Коль скоро лож­ное распознано как ложное, не очень трудно увидеть ис­тинное как истинное.
Ваша истинная сущность существовала до того как вы родились, и будет существовать после того как вы уйдете, умрете. Истинная сущность не существует лишь между рождением и смертью. Напротив, рождение и смерть всего лишь эпизоды долгого, бесконечного путешествия истинной сущности. И это не единственное ваше рождение, многие случались прежде, и многие могут случиться потом.
Как только вы осознаете свой истинный центр, вы осо­знаете вечность.

Самоуважение
Нас научили осуждать себя, нас научили считать себя недостойными. Самыми разными способами нам внушали чувство нашего ничтожества; и все это вошло в нашу обу­словленность.
Словарь просdетления
Первый шаг — это самоуважение. Если вы не уважаете себя, вы не сможете уважать никого на свете.
Любите себя. Если вы не любите себя, вы не способны любить никого другого. Если вы сами себя не любите, кто сможет любить вас? Когда нет любви и уважения к соб­ственному существу, жизнь превращается в пустыню, по­тому что только в любви и уважении можно превратить свое существо в цветущий сад, можно научиться играть на струнах собственного сердца. Только тогда можно научить­ся быть более поэтичным, быть более в грации, быть более эстетом, быть более чувствительным... Жизнь — это такая прекрасная возможность, ее нельзя упускать. Это такое со­кровище, его нельзя растрачивать впустую.
Поэтому первый и самый главный шаг — это научиться любить себя, уважать себя. Это не значит стать эгоистом, любить себя не значит лелеять свое эго. Деревья любят себя, но у них нет эго; птицы любят себя, но у них нет эго.

Святые
Я против так называемых святых — я пытаюсь создать настоящих святых. Пока мы не создадим настоящих святых, настоящих людей, мир обречен. Религия слишком долго осуждала человека. Она искалечила, парализовала жизнь людей. Я хочу, чтобы религия не парализовывала вас, но да­вала вам свободу... давала вам способность танцевать, быть гибким, текучим; давала вам способность любить, общаться, взаимодействовать с людьми, а не заставляла становиться монахом и закрываться в себе.
Святые — это мертвые бабочки, приколотые булавками к страницам альбома. Грешники более живые. Грешник — это змея, греющаяся на камне в лучах полуденного солнца Грешники иногда становятся святыми, но тогда их святость обладает совершенно другим качеством. Они не принадле­жат никакой церкви, никакой секте.
Настоящих святых не признают святыми, ни одна цер­ковь их не канонизирует. Канонизированные церковью свя­тые — на самом деле псевдосвятые, фальшивые, лживые, ис­кусственные, синтетические, пластиковые святые. Да, они не смеются, это правда. Но Иисус — не из их числа. Он смеется, он пьет вино, он радуется хорошей еде, он любит. Он воистину земной человек, чувствующий землю и укорененный в земле.
Земля не против неба. Посмотрите на деревья: дерево может расти тем выше в небо, чем глубже оно укоренено в земле. Это общее правило, общий закон. Человек, который глубоко укоренен в земле, способен глубоко погрузиться в Бога — никак иначе. Человек, который умеет смеяться, ве­селиться и наслаждаться, умеет молиться. Его корни, ухо­дящие глубоко в землю, дают ему питание, необходимое для того, чтобы случилась молитва. Его переполняет благодар­ность — и именно поэтому он умеет молиться.

Священник
У священника, жреца всегда мертвая хватка, потому что жречество — древнейший институт в мире. Говорят, что самая древняя профессия — это проституция. Я с этим не согласен. Самая древняя профессия — священник, потому что кто как не священник создает проституцию? Благодаря кому существует проституция? — благодаря священнику.
Священник — источник появления всех безобразных институтов.

Священное
В мире нет ничего более священного, чем слезы любви и радости. Эти слезы, такие чистые, не принадлежат это­му миру. Хотя они часть физического тела, они выражают нечто извне его пределов.

Себялюбие
Я учу вас себялюбию, чтобы вы оказались способны быть альтруистичными. Между себялюбием и альтру­измом нет противоречия: себялюбие — самый источник альтруизма. Но до сих пор вам говорили прямо проти­воположное, вас учили обратному: если вы хотите быть альтруистом, если вы хотите любить других, не любите себя — и даже ненавидьте себя. Если вы хотите ува­жать других, не уважайте себя. Унижайте себя любым возможным способом, осуждайте себя любым возмож­ным способом.
И к чему привело такое учение? — к тому, что никто никого не любит. Человек, который осуждает себя, не может никого любить. Если вы не можете любить даже самого себя — потому что вы ближайший к себе чело­век, — если ваша любовь не может достичь даже самой близкой точки, вы не сможете устремиться к звездам. Вы не можете любить никого и ничто — вы можете притво­ряться. И именно таким стало человечество: сообществом притворщиков, лицемеров.
Пожалуйста, попытайтесь понять, что я понимаю под себялюбием. Прежде всего вы должны любить себя, знать себя, быть собой. И из этого вы будете излу­чать любовь, понимание, нежность, заботу о других. Из медитации рождается истинное сострадание, но меди­тация — явление себялюбивое. Медитировать значит просто наслаждаться собой и своим одиночеством, за­быть весь мир и просто наслаждаться собой. Это себя­любивое явление, но из этого себялюбия рождается великий альтруизм.
И тогда нет хвастовства по этому поводу, вы не стано­витесь эгоистичным. Вы не служите людям, вы не вынуж­даете их чувствовать, что они обязаны вам. Вы просто на­слаждаетесь своей любовью, своей радостью.

Секс
Секс должен быть гораздо более жизнерадостным, чем то серьезное дело, в которое его превращали в прошлом. Он должен быть похож на игру: двое играют с телесными энер­гиями друг друга. Если они оба счастливы, это не должно ка­саться никого другого. Они никому не причиняют вреда, они просто наслаждаются в энергии друг друга. Это танец двух объединенных энергий. Общества это совершенно не касает­ся, и оно не должно вмешиваться. Только если человек вме­шивается в чью-то жизнь... навязывает другим свою волю, кого-то к чему-то принуждает, совершает насилие, вторга­ется в личные дела других — тогда и только тогда общество должно вмешаться. Если же этого не происходит, никакой проблемы нет, и не должно быть никакого вмешательства.
В будущем секс будет восприниматься в совершенно ином свете. В нем будет больше от радости, веселья, друже­любия, игры, чем от не того серьезного дела, каким он был в прошлом. Многие человеческие жизни были поломаны этой серьезностью, обременены ее тяжестью — и напрасно! Что вызвало столько ревности, собственнических чувств, жалоб, ссор, раздоров, осуждения, — и без малейшей причины.
Сексуальность это простое, биологическое явление. Ей не стоит придавать чрезмерного значения. Единственная ее важность в том, что ее энергия может быть трансфор­мирована в высшие планы, она может становиться более и более духовной. И путь к тому, чтобы сделать ее более ду­ховной — сделать ее менее серьезным делом.

Сексуальное образование
Учительница слишком застенчива, чтобы преподать своим десятилетним ученикам основы сексуального обра­зования, поэтому она задает им на дом подготовить сообще­ние на эту тему.
Маленький Хайме обращается к отцу; тот бормочет что-то про аиста. Бабушка рассказывает, как его нашли в ка­пустной грядке, а прабабушка краснеет и лепечет, что дети являются из великого океана существования.
На следующий день учительница вызывает маленько-
го Хайме к доске.
— Ох! — говорит он, — не спрашивайте. Похоже, вот уже три поколения как в нашей несчастной семье никто не занимался любовью!

Семья
Традиционная семья устарела. Она сослужила свою службу, у нее нет будущего.

Сердце
Все мои усилия направлены на то, чтобы высвободить энергию, которая заперта в вашей голове, и позволить ей дви­гаться в сердце, а затем—в существо, в ваш истинный центр. Сердце находится на полпути между головой и существом. Го­лова —это мыслительный процесс, голова постоянно рождает вопросы, но никогда не дает ни одного ответа. Это мир фило­софствования — мир интеллектуальных глупцов. Ниже го­ловы находится мир чувствования, сердце. Это мир поэзии. Вы когда-нибудь обращали внимание на тот факт, что философы спрашивают, а поэты отвечают? Каждое стихот­ворение — это ответ; ни одно стихотворение не является вопросом. Ни в одном стихотворении нет вопросительного знака; это ответ. Отвечает сердце! Именно поэтому гораздо лучше прийти в мир чувствования. Это мудрее, хотя там вы все еще не совсем близки к абсолютно ясному пониманию, потому что когда есть ясное понимание, нет даже вопроса, не говоря уже об ответе. Нет даже вопроса.
Философ задает вопросы — поэт отвечает; мистика не интересует ни вопрос, ни ответ. Если вы придете к мисти­ку, вы увидите, что вся его работа заключается в том, чтобы разрушить ваши вопросы, ваши ответы, все, что вы с собой несете, полностью опустошить вас. Именно тогда случается понимание, вы становитесь невинными.
 
Серьезность
Те, кто воспринимает жизнь серьезно, становятся пато­логичными, потому что жизнь это несерьезное явление, она полна игривости, насквозь, сверху донизу. Это песня, кото­рая должна быть спета, танец, который должен свершиться, любовь, которая должна быть прожита — но в совершенной игривости. В тот момент, когда вы становитесь серьезны, вы заблокированы, поток останавливается, вы отрезаны от все­ленской энергии. Вы не можете танцевать, когда вы серьез­ны, потому что в самой основе серьезности лежит грусть. Серьезность это также расчет, бизнес — постоянный поиск мотива: ради чего? Вы постоянно спрашиваете: «Ради чего мне это делать? Что я от этого получу? Какова будет выгода? » Это деловой подход. Он хорош на рынке, но он абсолютно не­правилен, когда вы начинаете двигаться внутрь. Чем глубже вы продвигаетесь внутрь, тем больше жизнь представляет­ся весельем, неимоверным весельем. Человеку нужно иметь чувство юмора и чувство игры, умение жить играя.
В прошлом все было наоборот: святые были очень пе­чальны и очень серьезны, как будто жизнь это ноша, тяж­кая ноша, они несли горы на своих головах. Они не были свободны как дети, играющие без всякой причины, играю­щие просто чтобы играть, играющие ради самой игры... без мысли что-либо выиграть...
Пусть это будет моим посланием для вас: игривость должна быть цветом, в который вы окрашиваете все ваше существо; пусть она вибрирует в каждом фибре, в каждой клетке вашего существа. И когда бы вы ни обнаружили, что вы серьезны, отбросьте серьезность немедленно. Не позво­ляйте ей оставаться с вами надолго, потому что, чем дольше она присутствует, тем глубже она пускает в вас корни. От­бросьте ее немедленно! Наши корни должны идти в совер­шенно другом направлении, это направление — игривость.

Сила
Человеку открыты две возможности: он может стремить­ся или к мужественной силе, или к женственной силе. Муже­ственная сила груба, агрессивна, насильственна; женствен­ная сила тонка, не агрессивна, не насильственна. Политика остается в первой категории, религия переходит во вторую.
Быть сильным хорошо — но сильным женственной си­лой. Скала сильна мужественно, вода сильна женственно, и в конечном итоге вода побеждает скалу; капля точит камень. Поэтому Лао-цзы говорит: «Мое послание таково: следуйте пути воды. Поначалу скала кажется непобедимой, а вода ка­жется такой скромной, обходительной, такой текучей. Но в итоге скала исчезнет, рассыплется в пыль, а вода останется».
В большом и сильном кедре есть сила: мужественная сила. И также сила есть и в траве: женственная сила. Ког­да подует сильный ветер, кедр будет сопротивляться, а трава пригнется. Кедр из-за своего сопротивления может упасть — и если уж он упадет, нет способа поднять его, — а трава снова выпрямится, когда ветер пройдет. Ветер не причинил ей никакого вреда; напротив, он был для нее бла­гословением, потому что он сдул с нее всю пыль.

Синтез
Жизнь можно прожить двумя способами: либо расчет­ливо, либо поэтично. Во внутреннем существе человека есть две стороны: расчетливая, которая создает науку, биз­нес, политику; и нерасчетливая, которая создает поэзию, скульптуру, музыку. Между двумя этими сторонами пока еще не было моста, они существовали порознь. Из-за этого человек чрезвычайно обеднен и без необходимости остает­ся однобоким — между ними нет моста.
На языке науки это звучит так: ваш мозг имеет два по­лушария. Левое полушарие вычисляет, оно говорит прозой и мыслит математически; а правое полушарие мозга — это поэзия, любовь, песня. Одна сторона — это логика, дру­гая — любовь. Одна сторона — это силлогизм, другая — песня. И между ними нет реальной связи, поэтому чело­век живет расщепленным.
Я работаю здесь над объединением этих полушарий.
Внутри вас два мира. Один из них — мир объектов: дом, деньги, мебель. Другой — мир людей: жена, муж, мать, дети, друг. С объектами обращайтесь научно; но никогда не пы­тайтесь научно обращаться с людьми. Если вы научны с людьми, вы сводите их до уровня объектов, и это величай­шее преступление, которое можно совершить. Если вы об­ращаетесь со своей женой только как с объектом, сексуаль­ным объектом, вы ведете себя безобразно. Если вы исполь­зуете своего мужа только в качестве источника дохода, как средство, то это аморально, эти отношения аморальны; это проституция, чистая проституция и больше ничего.
Не используйте людей как средства, они — сами в себе цель. Общайтесь с ними — в любви, уважении. Не обладай­те ими и не позволяйте им обладать собой. Не будьте зави­симы от них и не делайте людей вокруг себя зависимыми. Не создавайте никакой зависимости; оставайтесь незави­симыми и позвольте им оставаться независимыми.
Это музыка. Это измерение я называю измерением му­зыки. И если по отношению к объектам вы можете быть на­столько научными, насколько это возможно, ваша жизнь бу­дет богатой; если вы можете быть музыкальны настолько, на­сколько это возможно, в вашей жизни будет красота. И есть также третье измерение, которое находится за пределами ума. Два предыдущих принадлежат уму: ученый и худож­ник. Есть третье измерение, невидимое— измерение не- ума. Оно принадлежит мистику. Оно достигается в медитации.
 
Синхронизация
Честь этого открытия принадлежит Карлу Густаву Юнгу. Закон был известен на протяжении столетий, но ни­кто не дал ему точного названия. Юнг назвал его «законом синхронизации ».
Вот что случилось с одним ученым. Около ста лет назад этот ученый жил в старинном доме. В доме была пара ста­ринных часов, которые висели на одной стене. Он с удивле­нием заметил, что они всегда показывают в точности оди­наковое время, секунда в секунду. «Старые часы — и такая точность? Ни единой секунды расхождения?»
Как настоящий ученый, он заинтересовался. Он перевел одни часы на пять минут назад, и через двадцать четыре часа, на следующее утро, когда он вновь посмотрел на них, они опять показывали одно и тоже время. Это казалось не­объяснимым. Он навел справки... никто не переводил ча­сов, никто к ним не прикасался. Он пробовал вновь и вновь, и вновь и вновь они возвращались к единому ритму. Тогда он попытался выяснить: «Что же происходит? Как стран­но. Ведь они никак не связаны!»
Он провел более тщательные наблюдения и пришел к выводу: «Вибрация одних часов, тех, которые больше и сильнее, передается стене — просто вибрация, — и при­водит другие часы в сонастроенность. Существует тонкий, совершенно невидимый ритм».
Это было началом нового открытия... с тех пор случилось еще многое, очень многое. И когда Карл Густав Юнг начал исследовать процессы сознания, ему удалось установить, что вибрация одного сердца, если она достаточно сильная, может изменить ритм другого сердца, аналогично тому, как большие часы изменяли меньшие.
Эта вибрация невидима. Не существует пока никакого способа измерить ее, но она есть. Она неуловима и неося­заема, но она действует. Это не случайность.
Вы никогда не замечали? Двое влюбленных, если они действительно любят, если они действительно близки, мало-помалу становятся внешне похожи друг на друга — это синхронизация. Вы можете это увидеть: настоящие влю­бленные постепенно становятся похожи, как брат и сестра. Нечто в них синхронизируется, приходит в единый ритм.
У матери и ребенка один и тот же ритм; так что... теперь это известный факт, и даже научно доказанный: если ребе­нок умирает за тысячи миль от матери, нечто в сердце ма­тери чувствует боль. Она может быть неспособна понять, что происходит, она может быть неспособна объяснить. Она может ничего не знать о том, что происходит с ее ребенком, но если что-то происходит с ним, даже за тысячи миль от нее — это неважно, — сердце матери сразу чувствует. Не­что разбивается также и в ее сердце.
Когда двое влюбленных становятся действительно близ­ки, когда у них нет друг от друга никаких секретов, когда они действительно открыты друг другу, когда они не боят­ся друг друга и ничего друг от друга не скрывают... это бли­зость. Когда они могут сказать друг другу все, без страха, что другой обидится или ему будет больно... Если любящий думает, что другой обидится, тогда близость еще не доста­точна. Тогда это своего рода соглашение, которое может быть разрушено чем угодно. Но когда двое влюбленных на­чинают чувствовать, что скрывать нечего, и все может быть сказано, и доверие достигло такой глубины, когда даже если вы что-то недоскажете, другой узнает, — тогда они начи­нают становиться одним целым. Тогда они начинают ста­новиться почти как брат и сестра.
Восток всегда это знал: когда любовь становится глубо­кой, она преображает отношения; мужья и жены становятся как братья и сестры. И в конце концов приходит момент, ког­да они даже не братья и сестры... приходит некое единство, они становятся одним целым. Это и есть синхронизация.

Скорость     
См. Спешка

Скука
Скука просто означает, что ваш образ жизни неправи­лен. Почему человеку скучно? Ему стало скучно потому, что он жил в соответствии с мертвыми моделями, данными им другими. Отрекитесь от этих образцов, уйдите от них! Начните жить самостоятельно-Должно быть, вы следовали чужим представлени­ям, должно быть, вы всегда поступали правильно, долж­но быть, вы все делали так, как нужно. Это краеугольные
камни скуки.
Все человечество скучает, потому что человек, кото­рый мог стать мистиком — математик, человек, который мог стать математиком — политик, человек, который мог бы стать поэтом — бизнесмен. Все люди не на своем месте; никто не находится там, где ему следовало бы быть. Нужно рискнуть. Скука может исчезнуть в одно мгновение, если вы готовы рискнуть...
Вам скучно с самим собой, потому что вы не были с собой искренни, вы не были с собой честны, вы не уважали свое собственное существо.
 Ни одно животное не скучает. Посмотрите на буйвола, жующего траву — каждый день одну и ту же траву... он стоит и стоит, жует и жует, и ему никогда не скучно. Вы можете соскучиться, глядя на него; ему не скучно. Ни одно животное не скучает, вы не можете заставить животное скучать. Слишком грубый, слишком тугой ум — как заста­вить его скучать? Для скуки нужен очень, очень чувстви­тельный ум; чем выше ваша чувствительность, тем выше будет ваша скука и тем более вам будет скучно. Дети не ску­чают; они еще принадлежат больше животному миру, чем миру людей; они — люди-животные. Они пока что получа­ют удовольствие от простых вещей, им не скучно. Каждый день они могут гоняться за бабочками, и им никогда это не наскучит — они готовы ловить их каждый день. Вы когда-нибудь рассказывали детям историю, одну и ту же исто­рию? Они скажут: «Расскажи снова». Вы рассказываете еще раз, и они говорят: «Расскажи снова».
Невозможно заставить ребенка скучать. Невозможно за­ставить животное скучать. Скука, по сути дела, есть очень высокое человеческое качество, потому что она существу­ет только на высочайшем плане сознания. Только очень чувствительный человек ощущает скуку — жизнь кажет­ся бессмысленной, бесцельной; такое чувство, что это про­сто случайность; есть ли вы или нет — никакой разницы. Приходит такой миг, когда человеку становится настолько скучно, что он начинает думать о самоубийстве.
Что такое самоубийство? Это просто уход. Вы просто го­ворите: «Довольно. Я не хочу больше играть. Я хочу выйти из игры». Пока эта точка не достигнута, религия невозможна, по­тому что только в этой точке вы можете либо покончить с со­бой, либо пережить трансформацию. Вы стоите на распутье.


Скупость
Быть скупым значит быть несчастным, потому что чело­век, который не умеет давать, не способен получать. Чело­век, который не умеет давать, который боится давать, ста­новится закрытым. Он должен постоянно следить за тем, чтобы его окна и двери оставались закрытыми, плотно за­крытыми, чтобы в них ничто не ускользнуло. Но в эти же самые двери что-то и может прийти. Если вы будете дер­жать двери закрытыми, до вас не дойдут солнечные лучи и дуновение ветра, вы не сможете увидеть звезды и цветы, их аромат не проникнет в ваше существо. Скупой человек неизбежно становится несчастным — он отрезан. Он живет как дерево без корней, не заземленное, не укорененное в земле. Его жизнь не что иное, как медленное умирание; он ничего не знает о жизни в изобилии.

Слабость
Сильной хочет быть слабость, высшим хочет быть низ­шее, знающим хочет быть невежество — чтобы оно могло спрятаться в знании; чтобы вы могли спрятать свою сла­бость в так называемой силе. Стремление к превосходству рождается из сознания собственной неполноценности. На том стоит в мире вся политика — политика власти. Толь­ко те, кто ощущает себя низшими, неполноценными, ста­новятся политиками: они стремятся к власти, потому что знают, что они неполноценны. Если они не станут прези­дентами или премьер-министрами, они не смогут зареко­мендовать себя другим. Они чувствуют себя слабыми; они заставляют себя добиваться власти.
Но как, став президентом, вы станете сильными? Глу­боко внутри вы будете знать, что вы слабы. Фактически, вы будете чувствовать свою слабость острее, чем раньше, по­тому что теперь у вас будет контраст. Снаружи будет сила, власть, а внутри будет слабость — более яркая и отчетли­вая, как молния на фоне черной тучи. Вот что происходит: внутри вы чувствуете себя бедным — и начинаете хватать и накапливать, становитесь жадным, становитесь собствен­ником, и вы все продолжаете и продолжаете до бесконечно­сти. И вся ваша жизнь тратится на вещи, на накопление.
Но чем больше вы накапливаете, тем острее вы буде­те ощущать свою внутреннюю бедность. На фоне богатства она видна особенно ясно. Когда вы видите это—что слабость пытается стать сильной... это абсурдно. Как слабость может стать сильной? Когда вы видите это, вам не хочется стано­виться сильными. А когда вы не хотите становиться сильны­ми, слабость не может остаться в вас. Она может существо­вать только вместе с идеей о силе — они идут вместе, как положительный и отрицательный полюс в электричестве. Они существуют вместе. Если вы отбросите амбицию быть сильным, однажды вы вдруг обнаружите, что слабость тоже исчезла. Она не может больше удерживаться в вас. Если вы отбросите идею быть богатым, как вы сможете думать, что вы бедны? Как вы будете сравнивать, как вы будете судить, что вы бедны? По сравнению с чем? Не будет возможности из­мерить вашу бедность. Когда вы отбрасываете идею о богат­стве, о том, чтобы быть богатым, однажды бедность исчезает.
Когда вы не стремитесь к знанию, отбрасываете напол­ненность знаниями, как вы можете оставаться невеже­ственными? Когда знание исчезает, вслед за ним, как тень, исчезает невежество. Тогда человек становится мудрым. Мудрость — это не знание, мудрость — это отсутствие как знания, так и невежества.
Вот три возможности: вы можете быть невежествен­ным; можете быть невежественным, но знающим; или же быть без невежества и без знания. Третья возможность — и есть мудрость. Именно это Будда называет праджнапарамита, запредельная мудрость, трансцендентная мудрость. Это не знание.
Сначала отбросьте стремление быть сильным — и наб­людайте. Однажды вы удивитесь, вы начнете танцевать: слабость исчезла. Это две стороны одной монеты: они жи­вут вместе, они движутся вместе. Как только вы проник­нете в этот факт в вашем существе, произойдет великая трансформация.
 
Слова
Христиане сожгли тысячи людей на кострах. Люди, ко­торые говорят о любви, люди, которые говорят о мире, люди, которые думают, что Иисус пришел на Землю, чтобы прине­сти послание любви, братства — они убили больше людей, чем кто-либо другой. И все это кровопролитие совершалось только из-за слов — столько значения придается словам.
Так всегда бывает с глупцами: реальность меркнет, и ее место занимают слова. Слово «Бог» становится важнее, чем настоящий Бог, слово «любовь» становится важнее, чем само явление любви. И ради этих слов люди готовы
убивать друг друга.
Невероятно, как тысячи лет люди до такой степени ве­рят в слова — как будто слово «огонь» и есть огонь, как буд­то слово «вода» и есть вода! Когда вы хотите пить, слово «вода» вам не поможет.

Слепота
Весь мир может говорить, что есть свет, в небе радуга, что встает солнце, но если мои глаза закрыты, что это значит для меня? Радуга, цвета, восход солнца—всего этого для меня не существует. Мои глаза закрыты, я слеп. И если я буду слу­шать их слишком долго, если я начну слишком верить им, если я позаимствую их слова и тоже начну говорить о раду­ге, которой не вижу, о цветах, которых не вижу, о восходе, который я не пережил, я могу заблудиться в лесу слов.
Лучше сказать: «Я слеп. Я не знаю ни одного цвета, я не знаю никакого света, и, пока мои глаза не откроются, нет никакого солнца и не может быть никакого восхода». Упор­ствуйте, чтобы вы могли работать над своими глазами. Не об­ращайте внимания на книги; они говорят о радугах, которые видят другие, они говорят о восходах, которые видны другим.

Служение
Существуют миллионы христианских миссионеров, ко­торые служат бедным по неправильным причинам. Они слу­жат бедным потому, что рассчитывают таким путем достичь рая. Это жадность, это не служение! А на поверхности они хо­рошие люди, милые люди, очень полезные люди, делающие все возможные добрые дела, — но глубоко внутри их жела­ние является просто-напросто жадностью, величайшей жад­ностью, спроецированной даже в «мир иной». Они настоль­ко жадны... — более жадны, чем обычные люди, потому что обычные люди довольствуются небольшим количеством денег, хорошим домом, садом, машиной и тому подобным; по­лучив немного престижа, власти, став премьер-министром или президентом, они совершенно довольны и счастливы. Но этим людям мало таких мелочей — мирских, переходящих; они осуждают все эти вещи. Они хотят вечного мира, они хо­тят вечного блаженства, они хотят вечного общества Бога. И начинается целое соревнование, потому что вокруг Бога, должно быть, толпится великое множество святых. Кто окажется ближе к Богу? По сути, именно об этом ученики спрашивали Иисуса. В последнюю ночь, прежде чем он по­кинул своих учеников, это был главный вопрос в их умах.
Мне всегда жалко Иисуса: ему не так повезло, как Буд­де, как Махавире, как Лао-цзы в том, что касается учени­ков. Ему выпал очень скверный жребий!
Иисус должен быть назавтра распят. Он говорит им, что это последняя ночь, и что его схватят, — он предсказывает это. И что они спрашивают? Их не беспокоит распятие Ии­суса: как защитить его, как спасти его или что им теперь делать, — их волнует другое. Они спрашивают его: «Госпо­ди, завтра ты покидаешь нас. Лишь один вопрос, прежде чем ты уйдешь: пусть это будет решено. Конечно, мы зна­ем, ты будешь по правую руку от Бога на небесах, но кто будет рядом с тобой? Кто из нас будет тем избранным, ко­торый будет подле тебя?»
Это чистая жадность! Это духовная политика — более уродливая, чем обычная политика, потому что обычная по­литика груба и очевидна, но этот вид политики очень тонок, и его очень трудно распознать.


Слухи
Люди очень легко верят слухам. Когда о ком-то говорят что-то негативное, оскорбительное, вы сразу в это верите. Но если человека хвалят, вы в это не верите, вы требуете дока­зательств. Вы никогда не требуете доказательств для оскор­бительных замечаний и слухов. В них вы верите очень охотно по той простой причине, что хотите верить, что «все намно­го хуже, чем я». Это единственный способ чувствовать себя хорошим, чувствовать себя немного лучше, чем остальные.
 
Слух
Я слышал...
Двое людей шли среди толпы по деловому району го­рода. Внезапно один из них воскликнул: «Послушай, как чудесно поет сверчок!» Но второй не мог ничего расслы­шать. Он спросил своего спутника, как ему удается различить звук поющего сверчка среди грохота машин и толпы людей. Первый человек, который был зоологом, специаль­но тренировался для того, чтобы узнавать разные звуки в природе, но не объяснил этого своему другу. Он просто вы­нул из кармана монету, бросил ее на тротуар, и на них обо­их мгновенно устремились сотни глаз.
«Мы слышим то, к чему прислушиваемся», — сказал он. Существуют люди, которые прислушиваются только к звуку монет, падающих на землю, — это их единственная музыка. Бедные люди. Они считают себя богатыми, но они бедны, потому что слышат музыку только в звоне монет, падающих на землю. Они очень бедные люди... нищие. Они даже не догадываются, что таит в себе жизнь. Они не пред­ставляют себе бесконечных возможностей, не слышат бес­численных мелодий, окружающих их, не замечают всего многообразия и богатства жизни. Вы слышите только то, к чему прислушиваетесь.

Слушание
Вы слышите автоматически: у вас есть уши, и вы слы­шите. Если у вас падает слух, вам поможет слышать слу­ховой аппарат. Ваши уши это просто механизм воспри­ятия звуков. Слышать очень просто; слышать способны животные, слышать способен каждый, у кого есть уши. Явление слушания — более высокого порядка.
Слушание означает, что когда вы что-то слышите, вы просто слышите и ничего больше не делаете — в вашем уме нет больше никаких мыслей, в вашем внутреннем небе нет ни одного облака, — и потому все сказанное достигает вас в том виде, в каком было сказано. В него не вмешивается ваш ум, ваши предубеждения, ваши интерпретации; не тума­нится облаками, которые в этот момент движутся по ваше­му внутреннему небу, — потому что это все искажение.
Обычно вы обходитесь только слышанием — в этом нет ничего трудного, потому что то, что вы слышите, это обыч­ные объекты. Если я говорю что-то о доме, о двери, о дереве, о птице, не возникает никаких проблем. Это обычные объекты, в слушании нет необходимости. Необходимость в слушании возникает тогда, когда мы говорим о чем-то вроде медита­ции, которая является не объектом, а субъективным состоя­нием. На нее можно только указать, и вы должны быть очень внимательными и бдительными—только тогда существует возможность, что до вас дойдет какой-то смысл.

Смелость
Трусость и смелость суть две стороны одной монеты: и то и другое — страх, это две стороны страха. Одна из них — простая и непосредственная, другая — хитрая и скрытая. Смелый человек — это хитрый трус.
Я слышал...
Однажды случилось, что солдат, сражавшийся на пере­довой, очень испугался и побежал в тыл. Офицер остано­вил его и сказал:
— Что ты делаешь? Куда ты? Идет бой! Ты что, трус?
Но этот человек был так испуган, что даже не подумал отвечать и побежал дальше. Офицер побежал за ним, до­гнал его и закричал:
— Куда ты бежишь? Почему ты не отвечаешь? Ты зна­ешь, кто я такой? Я твой генерал!
Солдат сказал:
— Боже мой, неужели я уже так далеко в тылу?
Ваши генералы, ваши лидеры всегда позади. Их никогда не убивают, у них не бывает трудностей, они совер­шенные трусы, которые притворяются, что они — самые смелые. За них умирают другие, а они остаются сзади. Ваши Наполеоны, ваши Гитлеры, ваши Александры — все они трусы, которые проецируют, создают явление, прямо противоположное их внутреннему чувству. Это необходи­мо помнить; лишь тогда вы сможете помнить третью воз­можность, а именно — бесстрашие. Бесстрашный человек не трус, не смельчак, ни то и ни другое; он не может быть ни тем, ни другим потому, что он просто бесстрашен. Махавира, Будда, Чжуан-цзы, Иисус — не смелые люди, со­всем нет, потому что они не трусы. Вы можете быть сме­лым, только если вы трус!
Бесстрашный человек — тот, кто пришел к познанию бессмертия внутри себя, кто пришел к пониманию вну­тренней, бессмертной, сокровенной вечности. Тогда страха нет, и тогда нет также смелости, потому что смелость — только прикрытие.

Смертная  казнь
Кто-то совершил убийство — без сомнения, ужасней­шее преступление. Но вот в чем вопрос: убийство соверше­но в прошлом, а у этого человека впереди долгое будущее; кто дал вам право его повесить и уничтожить его будущее? К тому же, убивая его, вы не вернете жизнь тому, кто был убит. Вы убиваете его не во имя справедливости, но только из мести. Вы делаете то же, что сделал он. Но он преступ­ник, потому что беспомощен и одинок; а на вашей стороне сила правительства, сила закона, армии — естественно, вы можете оправдать свое преступление как законное. Не убийство в любом случае незаконно.
Может ли какой-нибудь суд дать человеку жизнь? Если суд не может дать ни одному человеку жизни, ни­какой суд не вправе отнимать человеческую жизнь. И, по сути, даже без необходимости. Если человек совершил убийство, это просто значит, что в его психике что-то не в порядке. Это не преступление; это болезнь. Его нужно лечить, а не наказывать.
За один только поступок вы осуждаете всего челове­ка — это тоже неоправданно. Можно осудить поступок, но не всю индивидуальность. Индивидуальность следует ува­жать, как и раньше. Вот все, что можно сделать: уважи­тельно обеспечить этому человеку психиатрическое лече­ние, уход, помощь, чтобы рана в его психике, породившая преступление, исчезла.

Смерть
Представьте себе жизнь без смерти: это будет невыно­симая боль, невыносимое существование. Без смерти жить будет невозможно. Смерть придает жизни смысл, придает жизни интенсивность; поскольку жизнь мимолетна, каж­дый миг становится драгоценным. Если жизнь вечна, кому это нужно? Тогда можно вечно ожидать завтра — кто тог­да будет жить здесь и сейчас? Но, поскольку завтра ждет смерть, она заставляет вас жить здесь и сейчас. Вы долж­ны окунуться в настоящий момент, вы должны идти в его глубину до конца, потому что — кто знает? — следующий момент может прийти, может не прийти.
Видя этот ритм, человек обретает покой и принимает то и другое. Когда приходит несчастье, он приветствует его; когда приходит счастье, он приветствует его, зная, что они — партнеры в одной и той же игре. Это нужно помнить постоянно. Если это станет вашим фундаментальным знанием, ваша жизнь приобретет совершенно новый вкус — вкус свободы, вкус непривязанности, беспристрастности. Что бы ни пришло, вы остаетесь спокой­ным, безмолвным, принимающим.

Слезы
Люди практически полностью утратили измерение слез. Они позволяют себе плакать только тогда, когда испыты­вают очень глубокую боль или страдание. Они забыли, что слезы также могут быть слезами счастья, великого наслаж­дения и празднования.
Слезы не имеют ничего общего со страданием или счас­тьем. Слезы связаны с тем, чего внутри вас слишком много, и оно хочет вылиться наружу. Это может быть счастье, это может быть несчастье. Все, что в вас слишком интенсивно, слишком невыносимо, выливается — чаша наполнена выше краев. Слезы появляются от избыточности, переполнения. Так что наслаждайтесь ими.
Весь мир снова должен научиться красоте плача, слез, потому что, если вы не можете праздновать слезы, это зна­чит, что вы никогда не переполняетесь в счастье. Это зна­чит, что вы переполняетесь только в страдании, только в глубокой боли. Логика проста. Значит, вы потеряли изме­рение счастья — разучились быть настолько счастливым, чтобы прийти к точке, где чаша переполняется.

Смех
Тотальный смех — редкостное явление. Когда каж­дая клетка вашего тела смеется, когда каждый фибр ва­шего существа пульсирует радостью, приходит глубокое расслабление. Существуют несколько состояний, которые обладают величайшей ценностью; смех — одно из них. Пе­ние и танец обладают тем же качеством, но смех — самое быстродействующее явление.
Смех — это жизнь, любовь, свет. Смех в своем самом чи­стом проявлении — это танец всех ваших энергий.
В настоящем глубоком смехе ум исчезает. Смех не яв­ляется частью ума или сердца. Когда случается настоящий смех — так называемый смех из живота — тогда он прихо­дит из самой вашей глубины; тогда, возникая в самом вашем центре, волны смеха распространяются по всей периферии. Представьте, что вы бросили камень в тихое озеро. В том ме­сте, где он упал, поднялись волны и начали распространять­ся по всему озеру. Точно так же в вашем центре рождается настоящий смех и захватывает собой всю периферию. Это почти как землетрясение! Каждая клетка вашего тела, все фибры вашего существа танцуют, приходят в единый ритм.

Сексуальность
Когда я использую слово «сексуальность», я не имею в виду просто «генитальность». «Генитальность» — это лишь один очень, очень крохотный опыт, крошечное выражение сексуального. Сексуальное это нечто громадное. Под сек­суальным я понимаю все, что вы переживаете, когда ваше тело живо, чувственно, трепещет, пульсирует, — тогда вы в сексуальном состоянии. Это может быть вообще не связа­но с гениталиями. Например, когда вы танцуете, вы сексу­альны, танцор сексуален, энергия танца — это сексуальная энергия. Гениталии не причем; вы вообще можете не думать о сексе, не иметь секса и в мыслях. На самом деле, когда вы забываете о сексе и растворяетесь в каком-либо глубоком участии всем вашим телом, это и есть сексуальность. Вы можете плавать или бегать — бегать утром...
Десять лет, с 1947 по 1957 год, я пробегал восемь миль каждое утро и восемь миль каждый вечер. Я делал это регулярно. И благодаря бегу я пережил многое, очень многое. С шестнадцатью милями в день я бы обежал мир семь раз за эти десять лет. После того, как вы пробегаете вторую или третью милю, приходит момент, когда все становится текучим, и вы больше не в голове, вы становитесь телом; вы ваше тело. Вы начинаете жизнедействовать как живое существо — как деревья, как животные. Вы становитесь тигром, или павлином, или волком. Вы забываете всю го­лову. Университет забыт, степени забыты, вы не знаете ничего, вы просто есть.
По сути дела, после трех или четырех миль вы уже не можете помыслить о себе как о голове. Приходит тоталь­ность. Платон забыт, Фрейд исчез, все разделения исчезли, потому что они были на поверхности — и глубоко внутри ваша целостность начинает заявлять о себе.
Когда вы бежите против ветра ранним утром, когда все свежо и все существование радуется новой радостью, ку­пается в новом восторге нового дня; когда все свежо и юно; когда прошлое исчезает и все возвращается после глубокого ночного отдыха; когда все девственно и первобытно — вне­запно даже бегун исчезает. Есть только бег. Нет тела, ко­торое бежит, есть только бег. И постепенно вы видите, как возникает танец с ветром, с небом, с появляющимися лу­чами солнца, с деревьями, с землей. Вы танцуете. Вы начи­наете ощущать биение вселенной. Это сексуально. Плавать в реке сексуально. Совокупление это не единственное, что сексуально, — все, где ваше тело тотально пульсирует без запретов, сексуально.
Так что, когда я использую слово «сексуальное», я имею в виду это переживание тотальности. Генитальность это лишь одна из функций сексуальности. Она приобрела слиш­ком много важности, потому что мы забыли всецелую сек­суальность, тотальную сексуальность. По существу, ваши так называемые махатмы сделали вас очень, очень «гени-тальными». Вся вина ложится на ваших святых и махатм — они виновники, преступники. Они никогда не говорили вам, что такое настоящая сексуальность.
Постепенно сексуальность оказалась ограничена гени­талиями, стала локальной, она больше не всеобъемлюща. Локальная, «местная» генитальность уродлива, потому что она может дать вам, самое большее, разрядку, она никог­да не сможет дать вам оргазм. Эякуляция не оргазм, — не всякая эякуляция оргазмична, и не всякий оргазм являет­ся вершинным переживанием, «пиковым переживанием». Эякуляция генитальна, оргазм сексуален, пиковое пере­живание духовно. Когда сексуальность ограничена генита­лиями, вы можете испытать лишь разрядку, в которой вы просто теряете энергию, ничего не достигаете. Это просто глупо. Это совсем как чувство облегчения после того как вы чихнете, не более.
В разрядке нет оргазма, потому что все ваше тело не пульсирует. Вы не в танце, вы не участвуете всей своей це­лостностью — это не священно*. Это очень частично, а ча­стичное никогда не может быть оргазмичным, потому что ор­газм возможен, только когда вовлечен весь организм. Когда вы пульсируете с ног до головы, когда каждый фибр вашего существа пульсирует, когда все клетки вашего тела танцуют, когда в вас звучит огромный оркестр, когда все танцует, — тогда происходит оргазм. Но и не любой оргазм является пи­ковым переживанием. Когда вы тотально пульсируете вну­три, это оргазм. Когда ваша тотальность соучаствует в то­тальности существования, это пиковое переживание. А люди выбрали эякуляцию, они забыли оргазм и совершенно за­были пиковое переживание. Они не знают, что это такое.
А поскольку они не могут достичь высшего, они остаются в рамках низшего. Когда вы можете достичь высшего, ког­да вы можете достичь лучшего, естественно, низшее начи­нает исчезать само по себе. Если вы понимаете меня... секс будет трансформирован, но не сексуальность. Вы станете более сексуальным. По мере того, как секс исчезает, вы бу­дете становиться более сексуальным. Куда уйдет секс? Он станет вашей сексуальностью. Вы станете более чувствен­ны. Вы будете жить с большей интенсивностью, с большим пылом, вы будете жить как огромная волна. Эти маленькие волны исчезнут. Вы станете штормом, вы станете великим ветром, который способен потрясать деревья и горы. Вы бу­дете приливом, наводнением. Ваша свеча загорится одно­временно с обеих сторон.
И в этот миг — даже если вам будет позволено жить лишь один миг, его более чем достаточно, — вы узнаете вкус вечности.

Сморчок
(психотерапевт)
Слово shrink — «сжимать(-ся)», «сморщивать(-ся)», «скукоживаться», — в точности описывает то, что дела­ют психотерапевты: усушают и сморщивают людям моз­ги. Они заставляют человека скукожиться из личности в пациента. Это их работа. Они заставляют вас превра­титься в сморчок.
Когда вы идете к психотерапевту, вы идете как лич­ность, с достоинством. У психотерапевта вас тут же обклеи­вают ярлыками: вы шизофреник, вы параноик, вы невро­тик. От вас остается мокрое место! Вы уже больше не тот же человек с достоинством. На вас наложили ярлык. Вы больной! Вас нужно лечить.
Низводя вас из статуса человека в статус пациента, сам психотерапевт увеличивается в размерах. Чем более он де­лает вас ничтожеством, тем более раздувается сам.
Это старый фокус, меняются только названия. В прошлом был священник, теперь стал психотерапевт. В прошлом свя­щенник усушал вам мозги, пытаясь создать чувство вины, пытаясь создать ощущение, что вы неким образом непра­вильны, что вас необходимо переделать, что вы неприемле­мы таким, как есть, что вас ожидает ад.
Все усилия священника были устремлены к тому, что­бы принизить вас и заставить чувствовать себя преступни­ками, грешниками. Священник создавал в вас своего рода чувство вины. Теперь за эту работу взялся психотерапевт. Психотерапевт — это священник новой эпохи, Нью Эйдж. Он принижает вас, он не делает вас сильнее. Он не дает вам достоинства и славы, он не чтит ваше существо. Напротив, он заставляет вас чувствовать себя ничтожеством.
И как раз поэтому мы пытаемся создать здесь новый вид терапии — в которой вас не низводят до больных, а помога­ют стать сильнее, расшириться. Психотерапевты здесь не для того, чтобы наклеить на вас ярлык больного, но для того, чтобы помочь вам понять, что вы ничем не больны. Кто ска­зал, что вы больны? — это вы что-то недопоняли. Кто сказал, что вы недостойны и бесполезны? — вы бесконечно ценны. В том мое усилие здесь: помочь вам расшириться.
Психотерапевт и священник и так называемые гуру — все они делают с людьми одно и то же: заставляют сжи­маться. Они низвели человечество до червей, ползающих по земле, уродливых, боящихся увидеть свои собственные лица в зеркале... Боящихся заглянуть в свое собственное существо, — потому что там все сплошь неправильно, там ничего нет, кроме ран и гноя.
Но значение слова «терапия» — «то, что исцеляет». А что исцеляет? Исцеляет любовь. Любовь — и есть терапия. Ни­что другое терапией не является. Ни психоанализ, ни ана­литическая психология. Только любовь исцеляет. Исцеле­ние — это одна из функций любви. Но любовь расширяет ваше сознание. Она позволяет вам подниматься выше и выше и прикоснуться к звездам. Она дает вам чувство ува­жения. Она дает вам чувство, что вы нужны в существова­нии, что без вас чего-то в существовании недоставало бы, без вас была бы дыра, незаполнимая пустота. Вы нужны не­пременно. Без вас существование было бы совсем не то. Вы не просто случайность. Вы — насущная необходимость.
Позвольте мне вновь напомнить вам о Зусии: Зусия—один из самых прекрасных мастеров, вы можете называть его Совершенным Мастером. Однажды его схватили, когда он мо­лился в синагоге. Почему схватили? Потому что люди были оскорблены. Он говорил Богу: «Слушай, ты мне нужен, а по­этому я нужен тебе. Без тебя я ничто. И я говорю тебе: „Без меня ты ничто. Я есть благодаря тебе, ты есть благодаря мне" ».
Люди были задеты. Они сказали: «Ты что говоришь, Зу­сия? Ты сошел с ума?»
Он не сошел с ума. Именно таким образом следует вести диалог с Богом. Это не эго! Вовсе нет. Это просто факт. Са­мый маленький стебелек травы столь же ценен, как любая звезда. В существовании нет иерархии, никто не ниже, ни­кто не выше. Мы все объединены в одно органическое целое.
Вот настоящая терапия. Терапия — если она настоя­щая — есть не что иное, как любовь. Терапия, если она на­стоящая, помогает вам вновь обрести уверенность в себе, помогает вам расцвести.
Слово «будда» происходит от корня «бодха». В древние времена словом «бодха» называли распускающийся бутон. Оно происходит из мира цветов, позднее оно было позаим­ствовано человеком. «Бодха» изначально значит: раскры­тие бутона, превращение бутона в цветок. Позднее оно стало использоваться в метафорическом смысле: когда человек раскрывается, расцветает, источает аромат и цвет и танцу­ет в небе, он становится буддой, — он раскрылся.
Настоящая терапия не заставляет вас сжиматься: она раскрывает вас. Она возвращает вам все то, что ваше по пра­ву. Она возвращает вам ваше утраченное сокровище. Но что касается современной психотерапии, люди правы, называя психотерапевтов «сморчками» — они такие и есть.

Смущение
Георгий Гурджиев, который умер только в 1950 году, был современным человеком, но, возможно, самым редким за все это столетие. Один из его учеников, Николл, вспоминает, как однажды в Америке ехал с ним в поезде, и Гурджиев начал вести cебя как пьяный. Николл знал, что он многие годы не притрагивался к алкоголю — он был с ним рядом, — но он начал вести себя как пьяный... кричать, раз­брасывать вещи и шуметь на весь поезд.
Наконец пришел проводник, пришел кондуктор, и Ни­колл очень смутился. Он пытался остановить Гурджиева: «Что вы делаете?», — но Гурджиев не желал слушать. Он строил из себя дурака и выставлял дураком Николла.
Николл еще больше смутился... потому что люди думали, что Гурджиев пьян: «Ведь вы должны заботиться о своем учителе, и, если он пьян, не должны среди ночи садиться с ним в поезд. Он разбудил весь поезд! И он разбрасывает не только свои вещи, но и чужие! Остановите его, иначе мы на следующей станции вызовем полицию».
Николл пытался уговорить Гурджиева; он сказал: «Пре­кратите эту игру! Зачем вы... Я прекрасно знаю, что вы не пьяны».
И Гурджиев сказал Николлу на ухо: «Я это тоже знаю — не волнуйтесь! У меня свои методы работы. Вы должны на­учиться не смущаться — в любой ситуации. Если вы хотите быть со мной, вы должны научиться одной вещи: не сму­щаться. Это урок для вас; весь этот поезд я сделал для вас учебным классом. Почему человек смущается?»
Вокруг собрались люди и начали слушать. Гурджиев внезапно «протрезвел»; он стал говорить о смущении и о том, что под ним скрывается. Если вы можете отбросить смущение — это определенный духовный рост. Почему че­ловек смущается? Потому что он дорожит своим прести­жем, в глубине души он желает, чтобы все думали о нем хо­рошо, уважительно. Когда происходит нечто подрывающее ваш престиж, вы испытываете смущение. Смущается эго.
Гурджиев сказал Николлу: «Если вы сможете отбро­сить смущение, вы отбросите эго. А теперь мы можем ложиться спать».
Весь поезд заинтересовался этим человеком. То, что он говорил, было абсолютно верно. Утром многие пришли в его купе. Они сказали: «Простите, но вы произвели на нас та­кое сильное впечатление. Мы никогда не думали, что учи­тель, духовный мастер, может вести себя так, и только для того, чтобы преподать урок своему ученику. Мы всю ночь не могли уснуть — мы все думали об этом. Это правда, мы чувствуем смущение. Это не наше настоящее „я", это про­сто идея нашего престижа, статуса; какими должны видеть нас люди, что они должны о нас думать».
У всех нас есть маски. И когда кто-то снимает с вас эту маску, вы вдруг чувствуете смущение, потому что вы пря­тали подлинное лицо от всего мира, и вдруг вас выставили напоказ. Внезапно вы обнаруживаете, что ваши одежды исчезли и вы стоите нагишом!
Но это мог сделать только такой человек, как Гурджиев.

Смысл
Смысла нет. На самом деле, радость возможна имен­но потому, что смысла нет. Игривость возможна именно потому, что смысла нет. Танец возможен именно потому, что смысла нет.
Послушайте птиц, — неужели вы думаете, что в их пе­нии есть смысл? Смысла нет! Зачем должен быть какой-то смысл? Посмотрите на деревья, цветы, звезды, — разве есть какой-то смысл? Разве он должен быть?.. Дети резвятся, сну­ют туда-сюда,—разве в этом есть какой-то смысл? Неужели вы думаете, что они так радуются, потому что нашли сокро­вища, потому что нашли бриллианты? Ничего особенного они не нашли, разве что цветные камешки или мертвую бабочку, а может быть, они подобрали несколько старых сухих лист­ков или ракушек на пляже... но они экстатично блаженны.
Блаженство необязательно должно быть укоренено в каком-то смысле. На самом деле само понятие смысла раз­рушает блаженство. Когда вы начинаете искать смысл, вы превращаетесь в счетную машинку, вы превращаетесь в ум.
Вы теряете свое существо. И вы очень от этого пострадае­те, потому что каждая новая ситуация снова и снова будет приносить вопрос о смысле.

Сны
Анализ снов не поможет вам стать просветленным, но свидетельствование снов, определенно, может помочь.
В этом разница между психологией и религией: психоло­гия анализирует сны; религия наблюдает их, помогает вам их осознать. И как только вы осознаете сны, они исчезают; они ни минуты не могут существовать больше. Они могут существовать только когда вы абсолютно неосознанны; это необходимое условие их существования.
Будде никогда не снятся сны, он не может видеть сны. Даже если он хочет увидеть сон, он не может. Сновидение просто исчезает из его существа, потому что даже ночью, пока он спит, глубоко внутри, в своем сокровенном суще­стве, он бодрствует. Пламя осознанности продолжается, и он знает, что происходит. Он знает, что его тело спит. Сви­детельствование становится настолько укоренившимся, что продолжается не только днем, но и ночью. И тогда сно­видения исчезают.
Видите вы сон или не видите, вы видите сон. Видите вы сон с закрытыми глазами или открытыми, это не имеет зна­чения. Вы видите сны ночью, вы видите сны днем. Есть сны ночные и сны дневные. Вы просто переходите из одного сна в другой, от одного вида сна к другому.
Послушайте... Ночью вам что-то снится, затем сон вне­запно прерывается, и вы чувствуете ужас — это тоже сон. После этого вам снится ужас, уязвимость, страх. Потом вы снова засыпаете и начинаете видеть сон. А утром вы откры­ваете глаза и начинаете видеть сны с открытыми глазами. Сны не прерываются. Ваш ум состоит из снов.
Помните того, кто видит сны. Пробудитесь к этому сви­детелю. Не обращайте слишком много внимания на сны.
 
Соблазн
Какие искушения? Жизнь так проста! Но вы можете клеить на вещи ярлыки, и тогда они действительно станут искушениями.
Например, я родился в джайнской семье... к сожалению, — но тут уж ничего не поделаешь. Человеку приходится выби­рать то или иное несчастное состояние. До восемнадцати лет я никогда не пробовал помидоров, я избегал бедных помидо­ров, потому что все джайны живут в строжайшем вегетари­анстве, а помидор напоминает мясо по цвету — только из-за цвета! В помидоре нет ничего страшного, но для джайнов до­статочно даже цвета, чтобы испытывать к нему отвращение. Помидоров не было в моем доме, и я их никогда не пробовал.
Когда мне было восемнадцать лет, я пошел на пикник со своими друзьями, которые исповедовали индуизм. Я был единственным джайном, все они были индуистами. До того времени я также никогда не ел ночью — джайны не едят ночью, это величайший грех, потому что ночью в вашу еду может упасть комар, может заползти какое-нибудь насе­комое, и вы можете случайно съесть что-то живое. А это ввергнет вас в ад. Поэтому есть надо днем, когда совершенно светло. Ночью нельзя даже пить воду, потому что в темно­те — как знать? — совершенно случайно, без сознательно­го намерения, вы можете убить какое-то живое существо.
И вот, я никогда не ел ночью и не пробовал помидоров до восемнадцати лет. Это было большое искушение. Я ви­дел помидоры на рынке, и они искушали меня до крайно­сти — такие медитативные, такие центрированные, такие укорененные. Картофель также запрещается в джайнских семьях, потому что он растет под землей, а все, что растет в темноте, опасно тем, что приносит тьму в вашу душу.
Когда я приехал на этот пикник, все мои друзья так наслаж­дались красотой гор и замков, что никто не побеспокоился приго­товить пищу. А я всегда был ленив—я не умею готовить. Я могу приготовить что угодно... но только не еду; я не могу даже за­варить себе чашку чаю. Поэтому я был целиком в их милости.
Мне хотелось есть — путешествие, дорога, свежий воз­дух в горах. Мне хотелось есть, но приближалась ночь, и я также опасался: «Что же со мной будет? Если они будут готовить ночью, то мне придется лечь спать, не поев». От этих мыслей у меня сводило желудок.
Наконец они начали готовить ужин — полный ужасных искушений: помидоров, картофеля. И все это вкусно пахло. Я колебался между искушением и добродетелью. На какое-то мгновение я решил: «Лучше проспать одну ночь, обойтись без еды, — ведь от этого не умирают, — чем потом гореть в адском огне из-за нескольких помидоров и картофелин».
Но мне слишком хотелось есть. И мне в голову начали приходить новые мысли: если все мои друзья попадут в ад, что же я буду делать в раю? Лучше уж быть в аду с дру­зьями, чем в раю с придурковатыми джайнскими святы­ми. По крайней мере в аду можно будет готовить помидо­ры, картофель, можно хорошо поесть, огня предостаточно. Там даже я смогу готовить!
И они стали меня уговаривать: «Здесь больше никого нет, мы не скажем твоей семье. Никто никогда не узнает, что ты ел ночью, что ты ел помидоры или картофель».
Неохотно, не без колебаний, но я согласился. Но полночи я не спал, и не смог заснуть до тех пор, пока меня не вырвало. Никого больше не тошнило, — все спали и храпели, — тош­нило только меня. Это была моя психология, я страдал от мысли, что совершил грех. Меня тошнило не от помидоров, а от моего подхода. И в тот день я понял, совершенно ясно понял, что прожить жизнь тотально возможно, только от­бросив все подходы. Иначе ваша жизнь будет частична, а жить частично — все равно что вообще не жить.

Собственничество
Мужчина влюбляется в женщину или женщина влю­бляется в мужчину, но с человеком не происходит ничего значительного, эта влюбленность его не возвеличивает. Эта влюбленность становится падением и приносит страдания. И помните, она будет собственнической. Если вы внима­тельно понаблюдаете, вы также заметите, что не только хотите сами завладеть любимым человеком, но чтобы он тоже завладел вами. Вами уже завладела природа, теперь же появятся новые подоплеки. Женщина завладеет муж­чиной, а мужчина завладеет женщиной... весь конфликт так называемой любви заключается именно в этом.
Всегда, когда вами кто-то завладевает, вы раздваивае­тесь внутри: вы хотите кому-то принадлежать и в то же вре­мя хотите быть свободным. Это порождает внутренний кон­фликт: вы хотите кому-то принадлежать, потому что тогда вы чувствуете себя ценным, привлекательным. Кто-то вас уважает, кто-то дорожит вами, как сокровищем, поэтому вам нравится принадлежать. С другой стороны, вы одновре­менно чувствуете, что вас свели до уровня вещи. Пусть эта вещь — сокровище, но у сокровища нет сознания. Вы стано­витесь вещью, вы переходите в мир объектов, вы превраща­етесь в объект обладания. Вы теряете свою субъективность и свободу субъективности, — отсюда конфликт.
Вы будете страдать, потому что, что бы вы ни выбра­ли, исполнится только половина вашего желания, а вторая половина останется неосуществленной. Если вы позволите себе быть собственностью, тогда неосуществленным оста­нется желание свободы, и оно будет создавать конфликт. Если вы не позволите себе стать собственностью и оста­нетесь свободным, тогда что-то внутри вас будет с разо­чарованием говорить, что вы никому не нужны.

Собственность
Если у вас есть дворец, наслаждайтесь тем, что вы живе­те во дворце! Если у вас его нет, тогда наслаждайтесь своей хижиной, и тогда она превратится во дворец. Если вы умее­те наслаждаться, тогда все меняется. Тогда вы наслажда­етесь, даже если живете просто под деревом. Не упускайте ничего: красоты дерева и цветов, пения птиц, ощущения свободы, свежести воздуха и сияния солнца. Если вы жи­вете во дворце, не упускайте прелести жизни во дворце — наслаждайтесь мрамором и хрустальными люстрами...
Где бы вы ни находились, наслаждайтесь, но не владей­те. Нам ничего не принадлежит. Мы приходим в этот мир с пустыми руками, с пустыми руками мы и уходим. Этот мир — прекрасный дар; наслаждайтесь им, пока он есть. И помните, вселенная всегда дает вам то, что вам нужно.

Совесть
Общество внушает вам свои представления, и они дей­ствуют как ваша «совесть». В действительности, они не дают проявиться вашей настоящей совести, они не дают вашему сознанию выйти вперед и взять бразды вашей жизни.
Общество очень дипломатично. Снаружи оно постави­ло полицейского и судью; внутрь оно поместило совесть. Это внутренний полицейский, внутренний судья. И даже на этом оно не успокоилось — сверху оно приставило Бога, суперполицейского, главного констебля. Он смотрит с неба; даже в ванной он подсматривает за вами. Кто-то все время вас преследует; вас никогда не оставляют в покое, вам не дают быть самим собой.

Советы
Слушайте, но не следуйте. Слушайте внимательно, но следуйте своему собственному пониманию, а не чужим со­ветам. Конечно, слушайте, и слушайте очень медитативно; старайтесь понять, что хотят вам сообщить. Люди могут в самом деле желать вам добра, но, слепо следуя их советам, вы никогда не достигнете собственного понимания. Вы бу­дете опираться на костыли, вы всегда будете ждать, что­бы другие подсказали вам, что делать и чего не делать. Вы
всегда будете нуждаться в лидерах, а состояние зависимо­сти от лидера очень нездорово.
Слушайте советы, потому что у людей есть большой опыт, и если они хотят поделиться с вами, глупо их не слу­шать. Разделив их опыт, вы можете многое понять, стать более сознательным, — но не следуйте советам.
Следуя советам буквально, люди становятся слепыми. К чему глаза, когда другие дают все, что вам нужно? Если дру­гие жуют за вас, зачем жевать самому? Постепенно вы сла­беете, худеете, становитесь все более и более истощенным...
Настоящий друг тот, кто не советует, но помогает стать бдительнее, помогает лучше понять, осознать жизнь — с ее проблемами, испытаниями, тайнами. Он помогает вам от­правиться в собственное путешествие, вдохновляет на экс­перименты, поиски, ошибки... потому что тот, кто не готов ошибаться, никогда ничему не научится.
Совершайте как можно больше ошибок; но не повторяй­те одной ошибки дважды, потому что человек таким обра­зом глупеет. Совершайте новые ошибки, изобретайте новые ошибки, — и будете всегда учиться, постоянно расти.
Разум нужно оттачивать. Настоящие друзья помогают оттачивать разум. Они не дают готовых советов, потому что готовые советы бесполезны. То, что верно сегодня, не обя­зательно окажется верным завтра, и правильное в одной ситуации может быть неправильным в другой. Ситуация все время меняется; поэтому нужен не определенный образ жизни, но образ видения, образ понимания. И тогда — где бы вы ни оказались, — в любой ситуации вы сумеете вести себя спонтанно, полагаясь на самого себя.

Сомнение
Сомнение обостряет ваш разум. Это вызов. Вы не гово­рите ни «да», ни «нет». Вы говорите только одно: «Я неве­жествен, и я не поверю, пока не испытаю сам, что бы это ни было; пока я не приду к чему-то несомненному — как бы я ни старался усомниться, сомнения безуспешны».
Сомнение — нечто чрезвычайно значительное. Только те, кто сомневался до самого конца, узнали, что такое исти­на, что такое любовь, что такое молчание, что такое красота. Скептицизм не узнает ничего. Он совершенно пуст, но произ­водит очень много шума. Пустой барабан гремит очень гром­ко. И вы не можете спорить со скептиком, потому что он на все будет говорить «нет» — «нет» любой ценности, которую вы не можете предъявить ему и дать потрогать руками.
Но сомнение — конечно, это длинный и трудный путь — постепенно исключает все, что не истинно. В конце концов, остается только истинное. И никто не может отрицать исти­ну, когда встречается с ней лицом к лицу, когда переживает ее. Было множество моментов, когда вы хотели остановить­ся, потому что путешествие казалось вам бесконечным. Это не так. Конец есть; вы просто должны не останавливаться.
Сомнение как хирургия — оно все время отсекает все что бессмысленно. Но в самом конце остается реальное, без облаков. Сомнение рассеивает облака.
Скептик говорит солнцу «нет», потому что на небе об­лака и ему не видно солнца. Он сразу приходит к заключению, что солнца нет, что света нет. Сомневающийся че­ловек рассеивает все облака, прокладывает себе путь че­рез облака. Не то чтобы он «верил», что за облаками что-то есть — может быть, там ничего нет, — но он должен сам узнать, что там, за облаками.

Сострадание
Только сострадание лечит — потому что все, что есть больного в человеке, болит от недостатка любви. Все плохое в человеке каким-то образом связано с любовью. Он или не может любить, или не может принимать любовь. Он не уме­ет делиться своим существом. Вот что приносит страдание. Вот что рождает всевозможные внутренние комплексы.
Эти внутренние раны могут проявляться многообразно: они могут стать физическими болезнями, могут стать ум­ственными болезнями; но глубоко внутри человек страда­ет от недостатка любви. Любовь так же необходима душе, как пища — телу. Тело не может жить без пищи, душа не может жить без любви.

Софист
«Софос» — красивое слово: «мудрец». Помните, мудрец не значит святой. Святой против грешника, он полярно про­тивоположен ему. Святой это тот, кто не является греш­ником, он выбрал быть добродетельным, он против порока. Грешник это тот, кто выбрал порок вопреки добродетели. Они полярны, как положительное и отрицательное. Святой не может существовать без грешника, грешник не может существовать без святого — они партнеры, они могут лишь сосуществовать. Мир без святых будет также и миром без грешников. Если вы действительно хотите, чтобы грешники исчезли из мира, позвольте сначала исчезнуть святым — и тотчас же не будет ни единого грешника...
Мудрец — неимоверно красивое явление, в силу своей целостности. Мудрец это завершенный круг. Он содержит все, он ничего не отвергает. Такова была идея собеса. Это было красивое слово, но оно пало и утратило репутацию.
Оно утратило ее, потому что это также и опасное сло­во: оно легко может быть использовано коварными людьми. Мудрец, в силу своей целостности, есть и то и другое, но грешник может воспользоваться этим. Он может сказать: «Я и то и другое. Что бы ни было, я живу без выбора». Греш­ник может притвориться мудрецом. Он может сказать: «Вот почему сейчас я таков. Так случилось: что я могу поделать? Я отбросил выбор. Я принял жизнь в ее тотальности».
И теперь, из-за этого коварства, мудрец стал совершен­но другим явлением. Коварный человек воспользовался сло­вом, и слово оказалось связано с коварным умом. Оно стало камуфляжем для того, чтобы делать, что ему хочется. Глу­боко внутри есть выбор, но вы можете притвориться на по­верхности, что не выбираете, что живете в невыбирающей осознанности. Это очень тонкое коварство.
Так слово «софос» пало со своего пьедестала и стало «со­фистом». Слово «софист» уродливо—оно означает притвор­щика. Оно означает того, кто притворяется мудрецом, но не мудр; того, кто претендует на мудрость, — не будучи даже моральным святым. Он просто грешник, но он нашел краси­вую рационализацию тому, чтобы оставаться грешником.
Социализм
Я не сторонник социализма, потому что для меня сво­бода является высшей из ценностей; и нет ничего выше. А социализм в своей основе против свободы — не может не быть против свободы, потому что сама задача социа­лизма состоит в том, чтобы внести в существование нечто неестественное.
Люди не равны, они уникальны. Как они могут быть рав­ны? Не все поэты, и не все художники. Каждый человек об­ладает своими уникальными талантами. Есть люди, кото­рые могут создавать музыку, и есть люди, которые могут создавать деньги. Человек должен иметь абсолютную сво­боду быть самим собой.
Социализм это диктатура государства, это навязанная экономическая структура. Он пытается уравнять людей, которые не равны, он обрезает их до одного размера, а у всех разные размеры. Естественно, некоторым людям, со­всем небольшому количеству людей, он подойдет, но для большинства он будет калечащим явлением, парализую­щим, деструктивным.
Я ценю свободу во всех сферах жизни, такую свободу, чтобы каждому было позволено быть собой. Общество не цель, а лишь средство; цель — индивидуальность. Инди­видуальность имеет большую ценность, чем общественная организация. Общество существует ради индивидуально­сти, не наоборот. Так что я верю в 1аг88вг-/агге, в политику
невмешательства.
Капитализм — самая естественная экономическая структура, она не была придумана и навязана, она вырос­ла сама. Она не была никем введена, она возникла сама. Конечно, я бы хотел, чтобы в мире не было бедности — это уродливо, но социализм не может искоренить бедность. Он потерпел неудачу в России, в Китае; ни в какой стране он не смог искоренить бедность. Да, кое-что он смог: сделать всех одинаково бедными. Он смог разделить бедность поровну.
А человек настолько глуп, что если все остальные на­столько же бедны, как и вы, вы чувствуете себя легче, вы не чувствуете зависти. Вся идея социализма выросла из зависти. Она никак не связана с пониманием человека, его психологией, его ростом, его высшим цветением; она ко­ренится в зависти. Немногие люди становятся богатыми, эти немногие являются мишенью для зависти всех осталь­ных — их нужно стащить вниз. Не то чтобы вы стали бо­гаче, стащив их вниз; вероятно, вы станете еще беднее прежнего, потому что те люди умели зарабатывать деньги. Если они будут уничтожены, вы потеряете все возможно­сти создавать богатство.
Как раз это случилось в России: богатые люди исчезли, но это не сделало все общество богатым, все стали одинаково бед­ными. Конечно, люди чувствуют себя счастливее, потому что никто не богаче их. Все одинаково бедны, все нищие: это при­ятно. Если кто-то поднимается выше тебя, это задевает эго.
Люди говорят о равенстве, но нужно понять нечто фунда­ментальное: психологически люди не равны. Что тут сдела­ешь? Альберт Эйнштейн не равен каждому первому встреч­ному, — совершенно не равен! Вы можете рано или поздно начать уравнивать людей в том, что касается понимания, чувствительности, разума. Шекспир, Мильтон, Шелли не равны другим людям; в них есть свое, особенное измерение.
С одним я согласен: у каждого должна быть свобода, и равная свобода, быть самим собой. Говоря точнее, свобода означает, что каждый свободен быть неравным! Равенство и свобода не могут сочетаться, не могут сосуществовать. Если вы выберете равенство, свобода должна быть принесена в жертву, а со свободой приносится в жертву все. Религия приносится в жертву, гений, сама возможность гения, при­носится в жертву, высшие качества человека приносятся в жертву. Все должны быть приведены к низшему знамена­телю, только тогда вы можете быть равны...
А мое наблюдение говорит, что каждый человек рожда­ется с каким-то особым талантом, каким-то особым, свой­ственным ему гением. Он может не быть поэтом, как Шелли или Рабиндранат, он может не быть художником, как Пи­кассо или Нандалал, он может не быть музыкантом, как Бет­ховен или Рави Шанкар, но он непременно обладает чем-то. Это что-то должно быть обнаружено. Ему должна быть ока­зана помощь, чтобы он мог обнаружить свое дарование.
Никто не бездарен, каждый приходит с мир с опреде­ленным потенциалом. Но идея равенства опасна, потому что роза должна быть розой, а ноготки должны быть ноготка­ми, а лотос должен быть лотосом. Если вы станете пытаться сделать их равными, то вы все разрушите; розы, лотосы, но­готки, — все они будут уничтожены. Вы можете преуспеть в том, чтобы делать пластмассовые цветы, которые будут в точности равны друг другу, но они будут мертвыми.
И именно это произойдет, если социализм станет всемир­ным образом жизни: человек будет низведен до продукта, из­делия, он буден низведен до машины. Машины равны. У вас может быть миллион «фордов», в точности равных друг другу. Они проходят по конвейеру, абсолютно такие же, как и все остальные. Но человек не машина, делать из людей маши­ны значит разрушить человечество, стереть с лица земли...
Идея равенства совершенно антинаучна, непсихоло­гична. Я могу принять ее только в одном смысле: каждому должны быть даны равные возможности быть самим со­бой, — то есть быть никому не равным. Вы должны понять этот парадокс: каждому должна быть дана равная возмож­ность и свобода быть собой, — а это просто значит, что каж­дому должно быть дано равенство быть неравным.

Сочувствие
По сути дела, людям нравится жалеть других. Они всег­да ищут ситуации, где они могли бы пожалеть других, — это наполняет эго, это дает пищу для эго. Если у кого-то сгорел дом, вы придете к нему со слезами на глазах и изобразите такое сочувствие, такое участие, как будто вне себя от горя. Но глубоко внутри, если вы будете внимательно наблюдать, вы обнаружите какую-то радость, какой-то триумф.
Но люди никогда не смотрят внутрь себя. А радость не­пременно будет, и по двум причинам: горит не ваш дом, «слава Богу!» — это первое. Во-вторых, вы, должно быть, наслаждаетесь своими слезами, потому что, если кто-то строит новый дом, прекрасный дом, вы чувствуете зависть, вас мучит зависть. Вы не можете наслаждаться, вы не мо­жете «сочувствовать» в радости, «принимать участие» в радости. Вы хотите этого избежать — и вы даже не смотри­те на этот новый дом.
Если вы не можете сочувствовать другим в радости, разделять чувство радости, как можете вы сочувствовать в беде? Если вы завидуете, когда другие радостны, тогда вы будете радоваться, когда они в беде. Но вы не покаже­те этого, вы изобразите жалость. «Жалость» — не очень хорошее слово.
Есть несколько слов, которые весьма некрасивы, но счи­таются хорошими, достойными, — такие слова, как «долг», «служение», «жалость»; эти слова уродливы. Человек, ко­торый исполняет долг, не человек любви. Человек, который совершает служение, ничего не знает о любви, потому что служение не совершают, оно свершается. А человек, кото­рый кого-то «жалеет», определенно наслаждается неко­торым родом превосходства: «Я все же не в таком жалком состоянии, другой в более жалком состоянии. У меня есть над ним превосходство: я могу пожалеть его».
Любящий никогда не чувствует превосходства — лю­бящий не может чувствовать превосходства, любящий не может даже подумать о том, что он делает кому-то одол­жение. Напротив, когда кто-то принимает вашу любовь, вы чувствуете себя обязанным, вы благодарны за то, что ваша любовь не отвергнута — ее могли отвергнуть, — что ваша любовь почитается, приветствуется. Вы чувствуете себя обязанным, вы благодарны, вы признательны.

Спасение
Христиане продолжают называть Иисуса спасителем, но это чушь. Если Иисус спаситель, тогда почему мир до сих пор страдает? Иисус уже приходил! Он уже мог раз­решить проблемы всех людей. Но он не избавил никого от проблем, не избавил даже христиан — он этого не может! Никто этого не может. И хорошо, что не может, потому что, если бы спасение можно было дать, его можно было бы и отнять. Если свободу предоставляет вам кто-то другой, тогда на самом деле это не свобода, это новое рабство.
Свободы можно добиться только собственными усили­ями. Никто не может дать вам свободы, поэтому никто не может ее и отнять. Она ваша и только ваша.

Спешка
Зачем спешить? В вашем распоряжении целая вечность! Вы всегда были, вы есть, вы будете всегда. Ничто никогда не исчезает. Тот факт, что ничто никогда не исчезает, уже научно подтвержден. Если материя не исчезает, как может исчезнуть сознание? Материя относится к очень грубому уровню существования. Если существование так ценит гру­бое, неужели вы думаете, что оно не ценит более высокие проявления? Более высокое выше ценится! Если материя сохраняется и не может быть разрушена, сознание тоже не может быть разрушено. Это наивысшее выражение жизни, выше которого ничего нет. Это самый Эверест жизни, пик, выше которого ничего нет. Все существование приближа­ется к этому пику. Спешить некуда.
Само понятие спешки — порождение ума. Позвольте мне сказать это по-другому: ум и время синонимы; как только ум останавливается, останавливается также и время. Чем больше вы находитесь в уме, тем больше вы находитесь во времени; чем меньше вы находитесь в уме, тем больше вы находитесь вне времени.

Спонтанность
Спонтанность просто означает, что теперь ничто не мешает вашей внутренней природе выразить себя. Все камни устранены, все двери открыты. Теперь ваша вну­тренняя природа может петь свою песню, может танце­вать свой танец...
Спонтанность не может быть создана; а если она создана, это не спонтанность. Тогда появляется противоречие: если спонтанность прививается, насаждается — очевидно, что она не спонтанна. Искусственная спонтанность не может быть истинной; она будет ложной, фальшивой, притворной. Она будет как маска. Вы можете изображать спонтанность, но она будет ненастоящая. Она не может быть глубокой; она останется только нарисованной на поверхности. Стоит лишь оцарапать человека, «вырабатывающего» в себе спонтан­ность, и его спонтанность исчезнет. Он только играл роль, он не был по-настоящему спонтанным.
Настоящая спонтанность приходит из центра, не при­вивается, не вносится извне, потому мы и называем ее спонтанностью. Нельзя выработать ее, нельзя создать ее, — и незачем. Но если вы хотите стать актером, если вы хотите играть роль, дело другое — но имейте в виду: любая реальная ситуация немедленно спровоцирует ваш ум. Он устремится к поверхности; вся спонтанность исчезнет...
Так что я скажу, что прежде всего нужно помнить сле­дующее: спонтанность должна быть открыта, или, лучше будет сказать, открыта заново, потому что, когда вы были ребенком, вы были спонтанны. Вы утратили спонтанность, потому что в вас насаждалось слишком много искусствен­ного — дисциплины, морали, добродетели, характера. Вы научились играть множество ролей; поэтому вы разучи­лись просто быть собой.
 
Средний возраст
Молодость и старение — это два совершенно разных яв­ления: старение — это физический процесс, молодость — это отношение к жизни.
Если вы за жизнь, если вы не против жизни, вы оста­нетесь молодыми — в своем внутреннем мире — до самого последнего вздоха, и средний возраст не наступит.
Средний возраст это промежуток — промежуток, боль­ше похожий на кошмар, потому что молодость прошла, а старость еще не наступила. Вы не можете искать удоволь­ствий и не можете сожалеть — сожалеть о чем? Вы никогда не жили, вопрос о сожалении не возникает. В промежутке между молодостью и старостью человек ощущает глубо­чайшую пустоту. Этот промежуток ужасен, это самое бо­лезненное переживание в жизни.
 
Сравнение
Сравнение приносит соревнование, приносит раны. С одной стороны, оно ранит эго, потому что есть люди, ко­торые выше вас, и раны неизбежны; с другой стороны оно усиливает эго, потому что есть люди, которые ниже вас, и вы оказываетесь между двух огней, тогда как все
сравнение — надуманно. Вы есть просто вы. Вы не сто­ите ни на какой ступени иерархии, никто не выше вас и никто не ниже, потому что нет другого человека, точно такого, как вы. Таким образом, сравнение невозможно, соревнование бесполезно. Нужно просто быть самим со­бой — вот самое главное мое учение. Как только вы при­нимаете себя таким как есть, вся тяжесть, вся огромная тяжесть просто исчезает. Тогда жизнь — сущая радость и праздник огней.

Старик, «грязный»
«Грязный старик» существует из-за длительного пода­вления, которое поддерживает общество. «Грязный старик» существует благодаря вашим святым, вашим священникам, вашим пуританам.
 Если бы людям позволяли с радостью проживать свою сексуальность, то тогда к возрасту сорока двух лет — имейте в виду, я говорю о сорока двух, а не о восьмидесяти четырех годах, — к возрасту около сорока двух лет сексу­альность начала бы ослаблять свою хватку. Подобно тому, как сексуальность приходит и становится очень сильной в возрасте четырнадцати лет, точно так же на пороге сорока двух лет она начинает исчезать. Это естественный ход ве­щей. Когда сексуальность исчезает, к пожилому человеку приходит любовь, сострадание совершенно другого каче­ства. В его любви нет похоти, нет сексуального желания, он ничего не хочет из нее получить. Его любовь чиста, не­винна, радостна.
Секс доставляет вам удовольствие. И секс доставляет вам удовольствие, если вы в него погружаетесь полнос­тью. Только тогда возможно удовольствие. Если секс по­терял важность — не оказался подавленным, но просто, поскольку вы испытали его так глубоко, исчерпал свою привлекательность... Вы его познали, а познание всегда дарит свободу. Вы познали его тотально, и, поскольку вы его познали, его тайна себя исчерпала, вам больше нечего в нем исследовать. Благодаря этому познанию вся ваша энергия, сексуальная энергия превращается в любовь и сострадание. Вы дарите, просто потому что это доставляет вам радость. Тогда старик — самый прекрасный человек на свете, самый чистый человек на свете.
Ни в одном языке нет такого выражения как «чистый старик». Я о таком не слышал. Но выражение «грязный ста­рик» существует почти во всех языках. Тело стареет, тело устает, тело хочет избавиться от сексуальности — но ум, который полон подавленных желаний, думает по-старому. Когда тело уже «не может», но ум продолжает толкать вас к тому, на что тело уже не способно, — у этого человека большие проблемы. Жизнь уходит из тела, но глаза из­лучают похоть и сексуальность. Ум продолжает его под­стрекать. Выражение его лица становится грязным; в нем появляется что-то безобразное.

Старость
Старость неизбежна, но когда вы стареете неохотно, старость становится безобразной. Когда вы стареете с ра­достью, старость обретает свою красоту, свое величие, свою зрелость, мудрость, центрированность. У молодых людей ничего нет по сравнению со старыми, опытными людьми, ко­торые прожили жизнь и поняли, что это все просто игра.
В тот момент, когда человек в своем понимании подхо­дит к той точке, где он видит, что вся жизнь просто игра, его старость становится такой прекрасной, такой благословен­ной, что молодость не идет с ней ни в какое сравнение.

Статуи
Образ Гаутамы Будды — это точный образ медитации, высеченный в мраморе. Он изображает нечто внутреннее. Статуи Будды были первыми статуями в мире. Они не изо­бражают Будду физиологически, они никак не связаны с его телом. Они символически изображают случившееся в его внутреннем мире — молчание, мир, спокойствие, чистоту, невинность, состояние не-ума.
Если вы посмотрите на статую Будды, вы заметите мно­гие вещи. Во-первых, она из белого мрамора. Белый цвет содержит все цвета, это синтез всех цветов. В нем скрыт весь спектр радуги. Это цвет света, а свет может быть раз­делен на семь цветов. Или, если эти семь цветов вновь син­тезируются, вы получите белый цвет. Итак, прежде всего, белый цвет — он символизирует синтез.
Жизнь должна быть тотальностью, ничто не должно от­вергаться, все должно быть впитано, трансформировано. Все обладает некоторым значением, вы лишь должны поставить все на свои места, поместить в правильный контекст.
Белый цвет — это оркестр всех цветов. В оркестре долж­но работать много людей. Они могут работать в диссонансе, каждый музыкант может играть по-своему, — тогда будет получаться лишь шум, безумие, хаос, уродство. Но все они могут объединиться, они могут создать ритм, в котором все они будут принимать участие. И тот же шум становится музыкой, и та же энергия, которая обращалась в безумие, становится вершиной здоровья, целостности.
Второй момент: статуи Будды высекают из мрамора. Мрамор — это нечто на земле, но как будто не принадле­жащее земле, как будто являющееся частью запредель­ного. Когда вы увидите Тадж-Махал в ночь полнолуния, вы поймете, о чем я говорю. Тогда Тадж-Махал не пред­ставляется частью этого мира. Внезапно вы перемеща­етесь в сказочную страну. Это так красиво, что почти невероятно.
Я жил на одном месте, в Джабалпуре, двадцать лет. Око­ло Джабалпура есть одно чудо природы. Я не думаю, что где-либо в мире существует нечто сопоставимое с ним — оно просто уникально. Река Нармада течет между двумя гора­ми из мрамора, на протяжении по крайней мере четырех или пяти миль она течет между двумя горами из мрамора. Это редкое явление. И ночью, при полной луне, когда вы на лодке входите в этот мир, внезапно — иное измерение жизни... Как будто Бог реален, а мир нереален, как будто сны реальны, а материя нереальна.
Я взял с собой одного из своих учителей философии, — он любил природу, так что я пригласил его и взял с собой. Я взял его на мраморные скалы. Когда он увидел их, он ска­зал: «Подведи лодку поближе. Я хочу прикоснуться к ним и почувствовать, действительно ли они существуют, или ты разыгрываешь меня». Он сказал мне: «Я слышал, что ты способен гипнотизировать людей. Не смейся над бедным стариком. Ведь я был твоим учителем в университете: про­яви немного уважения. Подведи меня поближе».
Я подвел его на лодке совсем близко к горам, он должен был прикоснуться к ним, чтобы в них поверить. И он был прав: пока вы не прикоснетесь к ним, вы не поверите. Это так похоже на страну грез.
Статуи Будды сначала высекали из чистого белого мра­мора, просто чтобы показать, что на этой Земле может быть нечто запредельное. И форма статуи Будды настолько сим­метрична, что вы видите равновесие, что все находится в равновесии. Он говорил о медитации как о срединном пути, маджжхим никайя. Медитация в самом деле является золо­той серединой,—не отклоняется слишком ни вправо, ни вле­во, оставаясь точно посередине всех крайностей жизни.
Есть успех и есть поражение, есть богатство и есть бед­ность, и в один день вы полны жизни, а другой день жизнь незаметно ускользает из ваших рук. Есть уважение и есть оскорбление. Жизнь состоит из полярных противополож­ностей. Человек медитации идет в самой середине, успех не приводит его в восторг, поражение не приводит его в от­чаяние. Он остается абсолютно незатронутым — в том его симметрия, это его равновесие, — и это равновесие вы уви­дите в статуе Будды.
Глаза у статуи Будды наполовину закрыты, наполовину открыты. Медитирующий не должен полностью закрывать глаза к внешнему, потому что это также наша реальность. И он не должен открывать глаза слишком широко, иначе для внутреннего мира ничего не останется.
Полузакрытые глаза символизируют то, что он нахо­дится в самой середине, доступный обоим мирам: объек­тивному и субъективному, без разделения, без суждения. Он живет в мире, но он не от мира.

Стеснительность
Стеснительность — это всегда побочный эффект очень тонкого, рафинированного эго. Проблема не в самой стес­нительности, это только симптом — симптом того, что у вас очень тонкое эго. Поэтому в знакомом окружении вы чувству­ете себя хорошо, в незнакомом — есть опасность. В знако­мом окружении у вас есть наработки — эго знает, что делать и как оставаться у власти. Сталкиваясь с чем-то незнако­мым, неизвестным, эго теряется, потому что оно не умеет обращаться с неизвестным. Так что оно сжимается, ретиру­ется, и это ощущение сжатия, стесненности и называется стеснительностью. Стеснительность — это всегда часть эго. Чем более человек эгоистичен, тем более он стеснителен, он не может открыться новым ситуациям, потому что новые си­туации могут выставить его дураком. Новые ситуации могут поставить вас в неловкое положение, новые ситуации могут совершенно выбить почву у вас из-под ног.
Так что, на самом деле, проблема никогда не в стесни­тельности, — это только симптом. Но во все времена стес­нительность считалась хорошим качеством — потому что она защищает эго. Мы считаем стеснительного человека хорошим человеком, не агрессивным, но это не так! Его агрессивность очень тонка. Он всегда немного отстранен, он всегда выдерживает дистанцию. Эта дистанция — просто стратегия: если станет слишком опасно, он всегда может сбежать. Он никогда не вовлекается целиком, он остается на периферии и притворяется: «Я стесняюсь, поэтому я не выхожу в толпу, не выхожу к людям, не общаюсь с новыми людьми, не взаимодействую, — потому что я стеснителен». Эта стеснительность — просто рационализация, увертка, «отмазка». Она покрывает многое, но в основном и централь­но — она покрывает эго.
Женщины более стеснительны, чем мужчины, потому что они очень эгоистичны. Но во все времена их хвалили за их стеснительность, особенно хвалили на Востоке. Стесни­тельная женщина считается самой женственной. Мм? Она всегда смотрит вниз, прячется, всегда отходит в тень, ни­когда не проявляет инициативы. В глазах восточной жен­щины западная женщина кажется немного несдержанной, вульгарной, слишком похожей на мужчину, потому что она не стесняется. Но восточная женщина очень эгоистична. Ее стеснительность — просто фасад, красивая маска.
Так что не считайте стеснительность проблемой, про­блема не в стеснительности. Если вы хотите увидеть настоящую проблему, посмотрите, как действует эго, и вы обнаружите проблему там, вы найдете источник там. А стоит вам понять правильную причину, все может легко измениться. Иначе, сколько вы не боретесь с симптомами, ничего не изменится.


Страдание
рост сам по себе не содержит страданий, страдание при­ходит из-за вашего сопротивления росту. Страдание созда­ется вами, потому что вы постоянно сопротивляетесь, вы не позволяете ему произойти. Вы боитесь идти с ним тотально, вы идете лишь в пол силы. Отсюда страдание, — потому что вы становитесь разделенным, вы становитесь расщеплен­ным. Часть вас содействует, а часть вас сопротивляется. Этот конфликт внутри вас создает страдание.
Так что отбросьте эту идею — эта идея есть у многих людей, — что вы должны страдать, если хотите расти. Это абсолютная чепуха. Если вы тотально содействуете, нет ни­какого страдания. Если вы в позволении, вместо страдания будет наслаждение. Каждый момент роста будет моментом блаженства и благословения.
Главный вопрос не в том, как сделать так, чтобы стра­дание не создавалось. Главный вопрос в том, чтобы понять, что вы являетесь творцом своего страдания. В следующий раз, когда возникнет реальная ситуация и вы окажетесь в страдании, вспомните и посмотрите, не вы ли сами его при­чина. И если вы сможете обнаружить, что являетесь его причиной, страдание исчезнет, и то же самое страдание не появится вновь — невозможно.
Но не обманывайте себя. Вы можете, — поэтому я го­ворю это. Когда вы страдаете, вы можете сказать: «Да, я знаю, что я создал это страдание», — но глубоко внутри вы знаете, что его создал кто-то другой. Ваша жена создала его, ваш муж создал его, кто-то еще создал его; это просто утешение, ведь все равно вы не можете ничего сделать. Вы утешаете себя: «Никто не создавал его, я создал его сам, и постепенно я прекращу его».
Но знание — мгновенная трансформация, нет никако­го «постепенно». Если вы поймете, что вы создали страда­ние, вы отбросите его немедленно. И оно не вернется вновь. Если оно возвращается вновь, это значит, что понимание не пошло глубоко.
Так что нет нужды выяснять, что делать и как пре­кратить. Единственное, что необходимо, это пойти вглубь и выяснить, кто в действительности является причиной страдания. Если другие являются причиной, оно не может быть прекращено, потому что вы не можете изменить весь мир. Если причиной являетесь вы — только тогда оно мо­жет быть прекращено.
 
Странствование
Когда вы путешествуете, вы путешествуете с целью в уме. Когда вы путешествуете, вас не интересует путеше­ствие само по себе, вы полностью сфокусированы на цели и упускаете все, что встречается по пути.
Странствует тот, кто не пытается попасть никуда в частности... кто просто наслаждается странствованием. Север — это хорошо, юг — это тоже хорошо. Если он до­стигнет востока, хорошо, если он достигнет запада, хоро­шо. Куда бы он ни попал, он будет наслаждаться. Вся Зем­ля —- его; все существование принадлежит ему. Он никуда не направляется. Он никуда не хочет попасть, и поэтому, где бы он ни был, он всецело там.
Когда вы хотите куда-то попасть, вы не можете быть всецело в тех местах, где вы не хотите быть. Вы уже пере­местились в уме, в воображении. Физически вы можете сушествовать здесь, но в уме вы уже достигли того места, где находится ваша цель. Ум всегда вращается вокруг цели. Когда нет цели, для ума не остается места.
Поэтому на Востоке странствование было одним из са­мых важных средств духовного пути. Буддисты называют странника париврагика — человек, который ходит из одно­го места в другое. Это не значит, что ему нужно куда-то по­пасть; он просто наслаждается всюду, где бы он ни был. Он никогда подолгу не остается на одном месте. Он никогда не обременяет одно место слишком долго. Он нигде не создает дома. Палатка — его дом, он может поставить ее где угод­но, и она становится его домом. Он может убрать ее в любой момент и унести на плечах. Так он бродит по свету.
Постепенно это странствование помогает расслабиться в этом моменте. Тогда вы можете наслаждаться, чем и где угодно — луной, деревьями, птицами, незнакомыми людь­ми, неизвестными местами.

Страх
Когда вам страшно — бойтесь! Зачем создавать раз­двоенность? Когда приходит страх — бойтесь, дрожите от страха, позвольте страху овладеть вами...
Когда приходит страх — дрожите, как лист на силь­ном ветру. И это будет прекрасно. Когда он уйдет, вы по­чувствуете такое спокойствие и безмятежность, как после бури, которая кончилась, и все после нее спокойно и тихо. Зачем всегда бороться? Страх пришел — это естественно, абсолютно естественно. Представить человека без страха невозможно, такой человек был бы мертвым...
Страх — часть вашего разума, в нем нет ничего плохо­го. Страх просто показывает, что существует смерть; и мы, люди, здесь только на несколько мгновений. Эта дрожь го­ворит, что мы не будем здесь всегда, мы здесь не навечно; еще несколько дней, и вас не станет.
Допустите страх. Нужно только понять одно: когда вы допускаете страх и дрожите — наблюдайте это, наслаж­дайтесь этим, и в этом наблюдении вы превзойдете его. Вы увидите, что тело дрожит, вы увидите, что ум дрожит, но вы почувствуете точку внутри себя, глубокий центр, кото­рый остается незатронутым.
Бушует буря, но где-то в глубине у вас есть центр, ко­торый остается нетронутым: центр циклона.

Стресс
Когда приходит стресс, используйте его как творческую энергию. Прежде всего, примите его; с ним незачем бороть­ся. Примите его: он совершенно естествен. На рынке небла­гоприятная ситуация, какая-то проблема — вам угрожают потери... Стресс — это просто признак того, что тело гото­вится дать бой. А вы пытаетесь расслабиться; а вы прини­маете болеутоляющее или транквилизаторы; а вы мешаете телу. Тело готовится дать бой, справиться с ситуацией; вам брошен вызов — радуйтесь вызову!
Даже если иногда вы не можете уснуть, какой смысл беспокоиться? Дайте телу физическую разрядку, исполь­зуйте пришедшую энергию: шагайте по комнате, сделайте пробежку, дальнюю прогулку пешком; выработайте план действий, дайте разрядку уму. Чем пытаться заснуть, что все равно невозможно, лучше используйте ситуацию твор­чески. Стресс просто говорит, что тело готово бороться с проблемой, отдыхать сейчас не время. Расслабиться мож­но будет потом.
На самом деле, если вы тотально прожили свой стресс, вы придете в расслабление автоматически, вы можете дой­ти лишь до определенного предела, затем тело автомати­чески расслабится. Если вы захотите расслабиться в сере­дине, вы создадите проблему, тело не может расслабить­ся в середине. Вы почти как олимпийский бегун, который стоит на старте в ожидании свистка, сигнала — чтобы бро­ситься бежать, помчаться как ветер. Он в сильном стрессе: расслабляться не время. Если он примет транквилизатор, в забеге от него не будет толку. Или, если он расслабится на старте и займется Трансцендентальной медитацией, он придет последним! Он должен использовать стресс: стресс закипает, набирает энергию. В нем нарастает жизненная сила, потенциал. Теперь он должен оседлать этот стресс, использовать его как энергию, как топливо.
Так что попробуйте это: когда возникает стрессовая ситуация, не рвите на себе волосы и не пугайтесь. Идите в стресс, используйте его как оружие. Человек обладает громадной энергией, и чем больше вы используете ее, тем больше ее становится.
Когда приходит стресс, стрессовая ситуация — сражай­тесь; сделайте все, что в ваших силах; бросьтесь в нее очер­тя голову. Позвольте стресс, примите его, приветствуйте его. Это хорошо, это готовит вас к сражению. А когда вы использовали энергию и дали ей выход, вы будете удив­лены: придет глубокое расслабление, и это расслабление не будет создано вами. Может быть, два или три дня вы не сможете уснуть, а потом сорок восемь часов не сможе­те проснуться — и это хорошо!
Мы продолжаем нести в себе множество неправильных понятий, — например, что каждый человек всегда должен спать по восемь часов. Это зависит от того, какова ситуа­ция. Есть ситуации, когда сон не к месту: ваш дом горит, а вы пытаетесь спать. Но ведь это невозможно — и не долж­но быть возможно; иначе кто будет тушить пожар? Когда в доме пожар, все прочее откладывается в сторону: внезапно ваше тело готово сражаться с огнем. Вас не будет клонить в сон. Когда огонь погас, и все уладилось, вы можете спать долго, и это будет уместно.
Кроме того, не все люди нуждаются в одинаковой про­должительности сна. Некоторые люди могут обойтись тре­мя часами, двумя часами, четырьмя часами, пятью часами, шестью; кому-то нужно восемь часов, десять, двенадцать.
Люди разные, единой нормы нет. И в том, что касается стресса, люди также отличаются друг от друга.
В мире есть два типа людей: одних можно назвать «ска­ковой лошадью», а других — «черепахой». Если скаковой лошади не позволяют быстро двигаться, «брать наскоком», возникнет стресс; такой человек должен действовать в сво­ем темпе. Так что, если вы скаковая лошадь, забудьте о рас­слаблении и подобных вещах, они не для вас. Они для таких черепах, как я! Тогда просто будьте скаковой лошадью, — это естественно для вас, — и не думайте о радостях, кото­рыми наслаждаются черепахи; они не для вас. У вас есть свои радости. Если черепаха начнет становиться скаковой лошадью, ей тоже придется туго!
Вы можете уйти с рынка; если вы скаковая лошадь, это так просто. Но вам будет нехорошо. Вы будете чувствовать, что возникает больше стресса, потому что вы не будете ощу­щать, что ваша энергия задействована.
Так что примите свою природу. Если вы борец, воин, вы должны действовать соответственно, и в этом ваша радость. Не нужно ничего бояться, идите в это от всей души. Сражай­тесь с рынком, соревнуйтесь на рынке, делайте все, что вы действительно хотите делать. Не бойтесь последствий, при­мите стресс. Стоит вам принять стресс, он исчезнет. И больше того, вы будете чувствовать себя очень счастливым, потому что вы начали его использовать; а он — своего рода энергия.
Не слушайте тех, кто говорит расслабиться; это не для скаковых лошадей. Ваше расслабление придет только по­сле того, как вы заслужили его тяжким трудом. Необходи­мо понять свои наклонности, свой тип. Когда же тип понят, проблемы нет; тогда можно четко следовать своей линии.

Судный день
Бога нет, поэтому не бойтесь судного дня. Судный день никогда не случится. Даже если бы он мог случиться, просто представьте, как ваш Бог, даже если он абсолютно всемогущ, может в течение суток собрать в одном месте милли­оны людей, живших на этой Земле во все времена? К тому же половина из них — женщины, которые будут трещать без умолку, не обращая никакого внимания на Суд Госпо­день... Бесчисленная толпа людей, и по каждому нужно вы­нести решение!
Вряд ли в течение суток можно решить, кого куда напра­вить. Сама идея о судном дне глупа. Представьте, какое ко­личество материалов Богу придется изучить—у него уйдет целая вечность на то, чтобы разобраться во всех этих досье!

Сутры
На Востоке величайшие изречения мастеров называли сутрами — нитями, и по определенной причине. Человек рождается как груда цветов, лишь только груда. Без нити, без внутренней связующей нити, груда цветов останется грудой и никогда не станет гирляндой.
А вы можете быть возложены на божественный ал­тарь, только став гирляндой. Груда есть хаос, гирлянда есть космос — хотя в гирлянде вы также видите только цветы, нить невидима.
Высказывания мастеров называют сутрами, нитями, потому что они могут превратить вас в гирлянду. И только когда вы стали гирляндой, вы можете стать подношением Богу, — только когда вы стали космосом, гармонией, песней.
Прямо сейчас вы просто тарабарщина. Вы можете за­писать... сядьте в комнате, закройте дверь и начните писать на бумаге все, что приходит вам в голову. Не редактируйте, ничего не вычеркивайте, ничего не добавляйте, ведь вы ни­кому этого не покажете. Держите под рукой коробку спи­чек, чтобы, написав, вы могли немедленно сжечь написан­ное — чтобы вы могли быть искренни и подлинны. Просто пишите все, что придет в ваш ум, и вы будете удивлены: лишь десять минут упражнения, и вы поймете, что я имею в виду, когда говорю, что вы просто тарабарщина.
Это великое открытие, великое откровение: увидеть, как ваш ум перескакивает от одного к другому, случайно, отрывочно, бессвязно. Какие абсурдные мысли продолжа­ются у вас внутри, неуместные, непоследовательные. Пу­стая растрата, энергетическая брешь!
Изречения будд называются сутрами.

Суть
Одной из самых, опасных в течение многих веков была мысль о том, что жизнь можно разделить на отдельные части. Жизнь неделима, это органическое целое. Как только вы делите ее, вы ее убиваете. Это одна из самых фундаментальных вещей в моем отношении к жизни: я воспринимаю жизнь как целое.
И помните, целое больше, чем полная сумма его частей. В мире машин целое есть совокупность всех частей; больше ничего нет. Часы — не более чем все части, собранные опре­деленным образом; они действуют. Разберите часы на части, и действие исчезает. Но вы можете снова собрать их вместе, и они снова начнут действовать. Действие механизма — не что-то отдельное.
Жизнь полностью отличается от машины. Если вы разре­жете человека на разные части, жизнь исчезнет. Теперь вы не можете сложить эти части вместе. И даже если вам каким-то образом удастся сложить их вместе, жизнь не вернется. Это безусловно доказывает одно: жизнь — не только сово­купность всех ее частей; это нечто большее, нечто «сверх». И это «сверх» — подлинная суть вашего существа.

Счастье
Всегда смотрите на вещи таким образом, чтобы находить что-то хорошее, — то, что делает вас счастливым. Жизнь коротка, и быть счастливым очень трудно, поэтому не упу­скайте ни одной возможности быть счастливым.
Обычно мы занимаемся прямо противоположным — мы не упускаем ни одной возможности быть несчастными.
Быть счастливым — это великий талант. Для того что­бы быть счастливым, необходим огромный разум, огромная осознанность — почти гений. Быть несчастным очень легко. Несчастным может быть любой глупец. Это нетрудно.
Быть несчастным очень легко, потому что ум живет за счет несчастья. Если в течение длительного времени вы остаетесь счастливым, ум начинает исчезать, потому что между умом и счастьем нет никакой взаимосвязи. Счас­тье — это нечто из запредельного. Именно поэтому рано или поздно ум создает какие-то проблемы. Даже когда ни­каких проблем нет, ум их создает — проблемы вообража­емые, на пустом месте, — чтобы сделать вас несчастным. Как только вы снова несчастны, ум становится счастли­вым. Тогда вы снова возвращаетесь на землю и начинаете двигаться по проторенной дорожке.
Ум — это коренная причина несчастья. Всегда, когда вы счастливы, вы вне ума. Наблюдайте в мгновение глубокого счастья. Внезапно внутри нет никаких мыслей. Вы просто счастливы; нет даже мысли о несчастье.